Российская агрессия и геноцид в качестве повода

Какова подлинная причина российского вторжения в Грузию? В конце сентября министр иностранных дел России Сергей Лавров, выступая в нью-йоркской штаб-квартире Совета по международным отношениям (Council on Foreign Relations), предложил весьма неожиданное объяснение. Лавров, десять лет занимавший пост российского постпреда при ООН, и до тонкости знающий массив прецедентов и резолюций Совета Безопасности, в совокупности составляющий международное законодательство - сообщил аудитории, что, напав на Грузию, Россия следовала принципу, одобренному Совбезом в 2006 г.: 'обязанности защищать'.

Министр имел в виду недавно согласованное в ООН правовое основание для вмешательства во внутренние дела стран-участниц Организации. Эта концепция - ставшая результатом неспособности мирового сообщества предотвратить геноцид в Руанде - предусматривает совместные действия государств по защите потенциальных жертв массовых нарушений прав человека или геноцида, даже если это связано с применением военной силы и нарушением суверенитета другой страны. Первым испытанием нового принципа стали события в Дарфуре. Пока что ни одно государство, включая Соединенные Штаты, не рвется выполнить эту свою 'обязанность'. Однако Россия, по словам главы ее МИДа, подкрепляет слова делом. 'Если все эти разговоры об 'обязанности защищать' останутся только разговорами, - заявил Лавров, - если все эти разговоры об обеспечении безопасности людей станут лишь поводом для патетических дебатов в ООН или на других форумах, это, на наш взгляд, было бы неверно. Поэтому мы воплотили на практике тезис об обеспечении безопасности людей. Мы выполнили свою обязанность защищать'.

До этого Россия обвинила Грузию в геноциде в Южной Осетии - несмотря на то, что согласно наиболее убедительным данным из независимых источников в ходе первоначальной наступательной операции грузинских войск на территории этого региона погибло менее 100 гражданских лиц. 29 августа премьер-министр Владимир Путин заявил: целью Грузии было 'уничтожение мирного населения Южной Осетии'. 'Что это такое, если это не геноцид?', - задал он риторический вопрос. Все это - обвинения в геноциде, ссылки на 'обязанность защищать' - отнюдь не случайно. Ведь именно геноцид, угрожавший косовским албанцам, побудил НАТО во главе с Соединенными Штатами предпринять военную акцию против российской союзницы Сербии в 1999 г. Сегодня Россия стремится поставить ситуацию с ног на голову - использовать правозащитную риторику Запада, чтобы добиться международного признания своего права на сферу влияния в центральной Азии и других регионах бывшего СССР. 12 сентября российский президент Дмитрий Медведев провел между двумя случаями прямую аналогию: 'Нет никакого серьезного довода, который позволял бы . . . отделить процесс признания Южной Осетии и Абхазии от тех решений, которые принимались в отношении Косово'.

По мнению Международной группы по предотвращению кризисов (International Crisis Group), США и Европе 'трудно воспринять попытки России представить свою поддержку сепаратистских регионов в Грузии как аналог того, что они сами предприняли в Косово'. На самом деле тут и воспринимать особенно нечего. Ведь истина состоит в том, что аналогия Москвы - просто ерунда. В Косово речь шла исключительно о 'нравственной интервенции'. Вторжение в Грузию - напротив, в чистом виде стремление пересмотреть геополитическую ситуацию. Очень важно, чтобы Запад не попался в ловушку московской аналогии.

Америка - по крайней мере со времен Вудро Вильсона - самый горячий сторонник принципа самоопределения из всех стран мира. И напротив, нарождающиеся государства, стремящиеся добиться международного признания, обычно не апеллируют к России в первую очередь. Не видим мы и 'паломничества' в Москву правозащитников, пытающихся заручиться помощью в борьбе с этническими чистками, массовыми убийствами и геноцидом. Действительно, до того, как нападение Тбилиси на Южную Осетию спровоцировало российское вторжение на территорию собственно Грузии, Москва во внешней политике отдавала предпочтение принципу нерушимости государственных границ и не желала поддерживать акции международного сообщества, особенно военные, связанные с защитой прав человека. Что же изменилось? А вот что: в результате наступления Грузии на Южную Осетию в августе этого года Москва решила, что у нее появилась возможность утвердить аналогию с Косово - по сути, абсолютно ложную.

Необходимо помнить: в конце девяностых, когда разразился Косовский кризис, эти события во многом одинаково воспринимались крупными державами - США, ведущими странами Европы и, кстати, самой Россией. Международное сообщество, уже столкнувшееся с сербо-хорватской войной и бойней в Боснии, поначалу единым фронтом противостояло Слободану Милошевичу.

В 1998 г. и вплоть до начала военной кампании в марте 1999 г. Москва совместно с Вашингтоном и крупнейшими европейскими государствами оказывала давление на правительство Сербии. Россия, Европа и Соединенные Штаты ввели жесткие экономические санкции против Сербии и разработали проект соглашения, призванного в первую очередь защитить косовских албанцев от сербских сил безопасности. Более того, тогдашний российский министр иностранных дел Игорь Иванов откровенно признал в разговоре с госсекретарем Мадлен Олбрайт (Madeleine Albright): возможно, чтобы убедить Милошевича не допустить массовых репрессий против косоваров, придется пригрозить применением силы. (Очевидно, он полагал, что одной угрозы будет достаточно - ведь в конечном итоге Россия выступила против натовских авиаударов по Сербии).

Почему мы сочли уместным напомнить, какую позицию в то время занимала Россия? Во-первых потому, что зачастую споря о деталях, Москва в основном была согласна с точкой зрения Запада о том, что сербские вооруженные формирования в прошлом допускали массовые нарушения прав человека в отношении боснийских мусульман, и что албанцам угрожает такое же истребление. Во-вторых, в ходе этого кризиса Россия совместно с Западом добивалась его урегулирования, позволяющего защитить албанцев. Она поддержала резолюцию ООН No.1244, на основе которой в конце концов удалось покончить с войной в крае и упразднить юридический контроль Белграда над Косово; в ней даже намечался путь к его самоопределению.

Сегодня, однако, Россия воспринимает историю с Косово как незаживающую рану, нанесенную ее национальной гордости. Очевидно, за последние десять лет произошли какие-то важные изменения. И, хотя Милошевича больше нет в живых, албанцы получили свободу, а сербская демократия развивается в правильном направлении, причины этих изменений следует искать не на Балканах: они связаны с внешнеполитическим курсом путинской России.

В 2000 г., когда Путин пришел к власти, косовская проблема не вызывала особых раздоров между Москвой и Западом. Хотя Россия поддерживала точку зрения Белграда о том, что будущий статус края должен определяться путем международных переговоров, она в целом не возражала против утверждений, что в свете притеснения сербскими властями албанцев-косоваров их требования о самоуправлении представляются оправданными. Для Москвы главный вопрос заключался не в том, вернется ли когда-нибудь Косово под власть Белграда. Ее больше волновало, когда это самоуправление станет реальностью и в каком виде - то есть, пойдет ли речь о полной независимости или некоей форме автономии.

Только после резкого ухудшения отношений между Москвой и Вашингтоном в 2003-2004 гг. позиция России по Косово начала ужесточаться. Путин был возмущен тем, что Вашингтон начал войну в Ираке, несмотря на его возражения, и полагал, что США не сделали ответных шагов навстречу России после того, как он оказал им содействие по Афганистану и в войне с террором. В результате политический курс Москвы по отношению к Соединенным Штатам изменился в худшую сторону.

Одной из первых жертв этого поворота стал ооновский план по разрешению косовского вопроса. Его более трех лет разрабатывал и согласовывал Мартти Ахтисаари (Martti Ahtisaari), бывший президент Финляндии, только что ставший лауреатом Нобелевской премии мира. Сербы, однако, заняли непримиримую позицию, и Москва отвергла План Ахтисаари. Однако терпение Вашингтона и большинства стран мира истощилось, и они решили действовать несмотря на возражения России, признав Косово в качестве независимого государства в феврале этого года.

Даже одна эта хронология событий показывает: в ходе десятилетнего периода дипломатического сотрудничества международное сообщество - включая и Россию - в основном действовало единым фронтом. Риск массовых нарушений прав человека в Косово был вполне реален и признавался всеми. В случае с Южной Осетией все обстояло совершенно по-иному. Вопросы прав человека, а тем более угроза геноцида, никогда не являлись важным фактором в принятии решений на международном уровне по этому вопросу. Что же касается решения ООН о поддержке российской миротворческой миссии в спорных районах Грузии, то оно носило чисто прагматический характер, а не означало одобрения российской политики в этом регионе со стороны международного сообщества. (В связи со слабостью и дискредитацией миротворческих механизмов ООН международное сообщество не столько намеренно, сколько за отсутствием других вариантов, начало все больше перекладывать бремя 'тушения' локальных конфликтов на региональные державы). Одним словом, попытки России приравнять Южную Осетию к Косово не имеют под собой ни исторических, ни практических оснований.

Москва не скрывает своего стремления к свободе действий, если не к гегемонии, в приграничных регионах. Сам Лавров, еще будучи постпредом при ООН, пытался наладить великодержавный 'торг' со своей тогдашней американской коллегой Мадлен Олбрайт: в середине девяностых он предложил - Москва поддержит миротворческую операцию ООН, необходимую, чтобы подкрепить рушащуюся демократию на Гаити, а США, в свою очередь, поддержат миротворческую миссию России в Грузии. А совсем недавно Медведев, выступая с установочным внешнеполитическим заявлением, отметил, что у России есть 'привилегированные интересы' в регионах, расположенных вдоль ее протяженных границ в Евразии. Однако до рокового решения о вторжении в Грузию Москва ограничивалась невоенными мерами - например, манипулировала газовыми поставками и расценками для Украины.

Теперь, однако, Россия перешла геополитический Рубикон. В ответ международное сообщество и Запад ни в коем случае не должны подтверждать притязания Москвы на особые права и привилегии в сопредельных регионах, придавая легитимность ее расчетливой, фальшивой риторике относительно геноцида и защиты прав человека в Осетии.

Как и ожидалось, некоторые видные американские эксперты уже беспокоятся, чтобы ответная реакция на действия России не зашла слишком далеко. Генри Киссинджер (Henry Kissinger), к примеру, в недавней статье говорит о необходимости понять - пусть и не принять - российскую точку зрения о событиях в Южной Осетии. Несомненно, администрация Буша могла бы куда активнее налаживать партнерство с Россией после достойного всяческих похвал решения Путина поддержать ответные действия Америки на теракты 11 сентября. Не было необходимости и спешить с размещением системы ПРО в Восточной Европе. Наконец, я ни в коем случае не оправдываю дипломатические ошибки Буша в канун иракской войны. Но даже намек на признание обоснованности абсурдной аналогии между Южной Осетией и Косово, к которой прибегает Москва - путь, ведущий к катастрофе. Это было бы не только оскорблением памяти жертв подлинного геноцида в таких странах, как Руанда, Босния и Камбоджа: это придало бы вес притязаниям России на привилегированные права на постсоветском пространстве. И, в долгосрочной перспективе, это поставило бы под угрозу свободу малых стран, - в том числе и нескольких молодых демократий - расположенных вдоль российских границ.

Можно быть реалистами, не скатываясь к Realpolitik. У Америки и России есть немало общих интересов: мы можем и должны сотрудничать в вопросах нераспространения оружия массового поражения, борьбе против изменения климата, терроризма, в процессе мирного урегулирования на Ближнем Востоке.

Но мы также должны сделать все, чтобы Россия дорого заплатила за силовую акцию в августе. К счастью, это уже происходит. Москва оказалась в почти полной дипломатической изоляции. Еще до удара финансового кризиса в прошлом месяце российский фондовый рынок начал рушиться из-за войны в Грузии, словно в насмешку над похвальбой Путина о том, что Москва скоро превратится в мировой финансовый центр. В сочетании с внутриполитическими событиями путинской эпохи, - атаками на политические партии, прессу и гражданское общество - вторжение в Грузию нанесло долгосрочный ущерб репутации России. Пройдет немало времени, прежде чем ее начнут считать ответственной державой - несмотря на все разговоры министра Лаврова об 'обязанности защищать'.

Джеймс П. Рубин - преподаватель Школы международных отношений и общественных проблем (School of International and Public Affairs) Колумбийского университета. В администрации Клинтона он занимал пост заместителя госсекретаря

Ино СМИ