Спектакль Роберта Стуруа о Михаиле Саакашвили помог понять, почему у грузинской демократии есть какой-то шанс выжить, а у российской нет никакого

Не доехавший в свое время до Чеховского фестиваля спектакль знаменитого режиссера, в котором президент независимой Грузии представлен таким, каким он, судя по всему, и является — самовлюбленным параноиком, падким на лесть и не терпящим возражений, был показан в рамках только что завершившегося в Ницце Европейского театрального форума. На форуме, как водится, дебатировался любезный сердцу западных граждан (и глубоко безразличный нашим согражданам) вопрос о том, как театр влияет на политику, а политика, соответственно, на театр. В качестве образца подобного взаимовлияния как раз и пригласили спектакль Стуруа, к слову сказать, подрывающий веру европейских интеллектуалов в блистательное настоящее и будущее бывшей советской республики.

Пьеса известного современного драматурга Лаши Бугадзе с претенциозно-расплывчатым названием «Солдат, любовь, охранник и… президент» (во всяком случае, ее первая часть) поставлена так, как поставлены едва ли не все спектакли позднего Стуруа. Эта первая часть очень условно связана со второй и полна туманных метафор и еще более туманных библейских реминисценций. О президенте в первой части нет ни слова.

Зато вторая часть, ради которой постановку и позвали на престижный форум, являет нам того Стуруа, какого мы знали в годы его расцвета. Это Стуруа легкий, ернический, саркастичный, внятный и смелый в своих театральных решениях. Главный герой второй части, президент некой страны (нет, однако, сомнения, что это Грузия), не назван в спектакле Михаилом Саакашвили, но имеет с ним едва ли не портретное сходство. Он носит орденскую ленту с увесистыми старинными орденами и окружен сонмом придворных. Он панически боится измены и предательства и, в конце концов, находит себе преданного «бодигарда» в лице племянника одного из членов своей свиты.

Племянник, несмотря на несколько олигофреническую внешность, подобно сыщику из «Бременских музыкантов», имеет нюх как у собаки, а глаз как у орла. Он боготворит президента и готов уничтожить всякого, кто причинит обожаемому начальнику вред. Дорвавшись до службы, племянник входит во вкус. В скором времени он убивает дантиста президента за то, что тот причинил верховному правителю боль, леча ему зуб. И объявляет горе-стоматолога шпионом. Душит жену президента, потому что в момент полового акта заслышал из спальни крик обожаемого главы страны. И тоже объявляет ее шпионкой. Уничтожает детей президента, потому что они набросились на папу с кулаками, спрашивая его, куда делась их мама. И, наконец, лишает жизни самого президента, который, потеряв всех родных и близких, начинает в буквальном смысле рвать на себе волосы, то есть, с точки зрения преданного слуги, тоже причиняет себе вред.

Вторая часть сделана в хорошо освоенной Стуруа брехтовской традиции, но происходящее на сцене то и дело заставляет вспомнить ироничный роман «Приглашение на казнь». Гаерство Стуруа здесь скорее такой набоковской пробы. Этот лихо разыгранный сценический абсурд является, надо признать, одним из самых сильных образцов политического театра, каковой мне доводилось в последнее время видеть.

И вдруг задумываешься: а кто из столпов отечественной сцены осмелился бы вывести на подмостки российского президента в столь же неприглядном виде? Ведь разница между режимом М. Саакашвили и режимом В. В. Путина, правящего нами под псевдонимом Д. А. Медведев, невелика. Один (Саакашвили) истеричнее, другой (Путин) прагматичнее. Но в общем и целом сходство двух относительно мягких вариантов авторитаризма налицо. Тем не менее в Грузии спектакль о Саакашвили появился (причем появился на главной сцене страны — в Театре им. Руставели), а у нас спектакля о Путине-Медведеве (а так же о Лужкове, Матвиенко и иже с ними) нет и не будет.

Вот просто представьте себе на минуту, что нечто подобное постановке Стуруа появляется на сцене МХТ, или на сцене «Ленкома», или в «Сатириконе», или в «Современнике»… В «Александринке», в Малом, в «Мастерской Петра Фоменко», в МДТ Льва Додина, да чего уж там — у Юрия Любимова на Таганке. Нравится или не нравится мне путинский режим, я ни секунды не сомневаюсь, что ни Любимова, ни Табакова, ни Волчек не посадили бы в тюрьму, и театры их не закрыли бы, и даже субсидии (эдакого прожиточного минимума) не лишили бы. Наши власти озабочены судьбой массмедиа, они неравнодушны к кино, особенно если его показывают по телевизору, но театр они явно считают искусством маргинальным. Чего уж тут бояться!

А вот чего. Кроме минимальной субсидии, которую театры получали в прежние застойные советские годы, в капиталистической России хорошо ведущим себя деятелям культуры принято давать еще и некие бонусы. Театр не закрыли бы. А вот денег на очередную реконструкцию, скорее всего, не дали бы. И на строительство нового здания не дали бы. И какой-нибудь президентской стипендии на дополнительные выплаты народным и заслуженным лишили бы. Между тем реконструкция, как известно, вещь в хозяйстве совершенно необходимая. А надбавки к зарплате — таки просто святая.

Доставшийся нам от советских времен патернализм в тучные путинские годы стал еще более эффективен, чем в годы советской власти. Ибо тогда больше, чем на прожиточный минимум, никто и не рассчитывал, а побороться с Управлением культуры за приемку крамольного спектакля было даже и интересно. Теперь рассчитывают. Ни в какие самые мрачные советские годы деятели театра не были так озабочены проблемами своего финансового благополучия, как они озабочены теперь. Никогда не погружались с таким рвением в вопросы ремонтов, строительства и перестройки уже построенного. Строятся буквально все и на каждом шагу — даже смешно, ей-богу. (И даже единственный наш театральный изгнанник — Анатолий Васильев — что характерно, тоже покинул страну, не поделив с властями свои просторные «жилплощади».)

Отсутствие политического театра в России нынче — это не вопрос цензуры, как наивно думают некоторые западные идеалисты (в театре цензуры нет!), это банальный денежный вопрос. Мы имеем не столько репрессивное, сколько предельно индифферентное театральное сообщество (и общество в целом). Иждивенческое, холуйское и буржуазное в самом дурном смысле этого слова. И поэтому надежды на падение авторитаризма у нас куда меньше, чем у грузин. У них кроме Саакашвили есть как минимум Стуруа, — видимо, куда меньше, чем наши мэтры, озабоченные строительством новой сцены с дорогим оборудованием.

Openspase.ru