Один из любимейших среди западных украинцев анекдотов звучит так: «В Карпатах на холмике сидит старик и смотрит вдаль. Идут русские туристы и спрашивают: «Куда смотрите, дедушка? – А, смотрю, где жизнь лучше, – отвечает дед. – Да, оно ведь всегда там хорошо, где нас нет, – продолжают туристы. – Вот я и смотрю, где вас нет».

Действительно ли так плохо жилось западным украинцам при советской власти, которую на их землю принесли «москали»? Ведь во времена СССР жители Галичины, Закарпатья и Буковины впервые получили бесплатное медицинское обслуживание и всеобщую систему образования. Специалисты с востока строили дороги, по которым со временем начал ходить общественный транспорт в самые отдаленные села, и создавали промышленность, которая давала работу малоземельным, безграмотным, неимущим и пр. Началось строительство жилых многоэтажек для тружеников – невиданная роскошь при капитализме. Качества услуг, целесообразности некоторых инициатив и последствий социалистических методов хозяйствования касаться не будем, ведь нелюбовь «западенцев» к «москалям» возникла раньше, чем все это проявилось.

Жители оккупированных восточных регионов сразу нескольких европейских стран, которые идентифицировали себя  «людьми с русским происхождением» и «греческим обрядом», успели возненавидеть «братьев с востока» ещё в их первый приход в 1939-41 годах. После 1944 г. эта ненависть только усиливалась, то есть крепчала, прячась вглубь сознания.

Ведь то положительное, что принесла советская власть на западноукраинские земли, было несоизмеримо меньшим от причиненного «москалями» зла. Во всяком случае, так это воспринимали и воспринимают сами «западенцы» - в отличие от многих россиян или русскоязычных украинцев, которые убеждены, что освободили несознательных западных украинцев от польских панов, принесли им плоды цивилизации, а те, неблагодарные, еще и «стреляли в спину и поджигали дома».

Поколению «освободителей» и «специалистов с востока», формировавшемуся в коммунистической системе, без частной собственности, «опиума для народа» и в «едином культурно-языковом пространстве», было не понять, какую несправедливость они несут с собой для разных там бойков, гуцулов и прочих поляков с венграми. Для «москалей» все «западенское» оказалось не таким: Церковь – неправильная, язык – наречие, флаг – националистический, традиции – дикость и средневековье. А ведь за все это западные украинцы на протяжении ста лет боролись с поляками, чехами, венграми, румынами.

Не исключено, что эту «измену» «западенцы» со временем простили бы «москалям», но было ещё два аспекта причиненного зла, которые прощению не подлежат. Условно их можно определить, как преступления против родовых связей и против частной собственности.

Западные украинцы, жившие под доминацией недружелюбных к ним народов, действительно были народом дискриминируемым и бедным. Большие и дружественные родовые кланы имели больше шансов стать зажиточными и уважаемыми. Поэтому каждый член рода имел свою особую и немалую ценность. Советская же власть, не имевшая особого уважения к человеческой индивидуальности и человеческой жизни вообще, в первые послевоенные годы вела себя непропорционально жестоко с жителями вновь оккупированных регионов. СМЕРШ, НКВД, партработники убивали, пытали, насиловали, выселяли людей даже по малейшему, часто безосновательному, подозрению в сотрудничестве с «бандеровцами».

В западноукраинских деревнях можно целые книги складывать из историй – к примеру, о парне, которого «москали» застрелили как «связного», а он всего лишь шел ранним утром от девушки; или о девушках-подростках, которые получили по 10 лет лагерей в Норильске за то, что колядовали на Рождество, причем все, полученное от людей в знак благодарности, старшая «колядница» передала партизанам.  Каждая несправедливость по отношению даже к  одному-единственному члену рода заносилась в нерукотворную «книгу родовой мести» фактически на протяжении всего существования советской власти на этих землях.

Точно так же из поколения в поколение передавалось «тайное» - скрываемое от советской власти - знание о том, где находятся земли, дома, леса, принадлежавшие некогда данному роду. И здесь речь идет не о просторах бывших латифундистов-капиталистов, а об отобранных «москалями» сотках или гектарах, заработанных кровью и потом нескольких поколений предков. Этот грабеж новой власти часто сопровождался и унижением – землю не только отнимали, но и заставляли работать на ней в качестве колхозника за жалкие гроши.

Автору этих строк пару лет назад посчастливилось  в старом доме в Карпатах найти деревянный немецкий ящик из-под патронов, доверху набитый документами одной бездетной семьи. Бывшие хозяева – Пётр и Катерина – родились соответственно в 1901 и 1906 гг., а умерли в 80-е годы. В этом ящике собрана вся история их жизни, но не в дневниках и фотографиях, а в квитанциях, нотариальных актах, справках, членских книжечках и т.п.

По этим документам можно вкратце воссоздать картину жизни этого супружества.

По австро-венгерским нотариальным актам можно проследить, как молодой хозяин Пётр женился, построил дом, сколько получил от родителей земли и скота. В период польского государства, судя по документам, этот хозяин приобрел ещё земельки: получил в наследство, прикупил и отсудил у дальних родственников. Детей, к сожалению, не было, но хозяйство развивалось успешно. Но тут пришла война, а вслед за ней – «власть рабочих и крестьян». В результате в советских справках, выданных тов. Петру, уже нет упоминания о хозяине и владельце земли.

Тов. Петр вместе с женой – живут в деревянном доме, имеют приусадебный небольшой участок и работают в колхозе. Нет, к сожалению, справки о трудовых доходах тов. Петра, но можно предположить, что из зарплаты у него остается немного.

К такому выводу приходим, поскольку видим материальные доказательства того, что свои «лишние» деньги он тратит на покупку облигаций сначала «военного», а потом «государственного займа», а кроме того, тов. Петр (напомним – житель глухого карпатского села) «добровольно» становится в 1945 г. членом ОСОАВИАХИМа. В следующем, 1946 г. он получает сразу два членских билета – Союза обществ Красного Креста и Красного Полумесяца СССР и Укоопсоюза СССР, а в 1947 г. становится членом Сельского клуба и платит соответственно сборы в кассу Комитета по делам культурно-образовательных учреждений УССР. Еще немного позже тов. Пётр вступает в Украинское республиканское добровольное противопожарное общество.

Зато в хате тов. Петра и тов. Катерины практически вся домашняя утварь –  это деревянные ложки, тарелки, глиняные миски и кувшины, скатерти из домотканого полотна и одежда из овечьей шерсти. Да уж… Немного приобрели бывшие владельцы пастбищ, лесов, овец и коров за четверть столетия работы на советскую власть.

Власть - ещё раз подчеркнем,  - принесенную на эту землю «москалями».     

Рабский труд «на чужого дядю» на собственной земле – это унижение, согласитесь, которое трудно простить. Поэтому для «западенцев» сосуществование с «москалями» в одном государстве – травматический опыт. Именно на нем пытаются играть националистические и ура-патриотические политики в современной Украине. Пока не очень успешно. Ведь они и сами, по мнению простых людей, далеко не святые, да и  время, что ни говори, лечит раны.

Ныне большинство «западенцев» уже не питают чувства ненависти к «москалям». Осталось, скорей всего, чувство усталого безразличия - мол, пожили вместе и хватит.

Ну и, конечно же, чувство недоверия. Любая пропагандируемая СМИ напряженность в российско-украинских отношениях  – то ли с газом, то ли с Тузлой или с РПЦ – отнюдь не вызывает у «западенцев» желания понять, что происходит, а вызывает привычную уже и часто необоснованную реакцию: о, «москали» опять хотят нас унизить, обворовать или даже оккупировать.

Такое стереотипное мышление укрепляется и вследствие того, что «западенцы» все реже бывают в России, все меньше встречают россиян, много молодых людей плохо понимают русский язык. С одной стороны кажется  - это плохо. Но с другой… Может быть, это даст нам – «западенцам» и «москалям» - шанс через некоторое время посмотреть друг на друга по-другому. Может, и не с любовью, но хотя бы взглядом, не отягощенным ненавистью, пришедшей из прошлого.