Национализм на повестке дня

В последнее время в обществе активно обсуждается русский национализм. В дискуссию включились самые разные силы. Леонид Радзиховский в своем блоге и в эфире либерального «Эха Москвы» пугает общество неслыханным доселе зверем: русскими национал-демократами. Александр Елисеев на страницах ультраконсервативной газеты «Завтра» тоже ополчился на национал-демократов, свалившихся как снег на голову и предавших “светлые патриотические идеалы”. Наконец, Андрей Тарасенко в «Русском Журнале» рисует не менее пугающий, чем у Радзиховского и Елисеева, «портрет интеллектуального представителя русского национализма нашего времени».

В основе всей этой полемики лежит потребность как-то отреагировать на перемены, произошедшие за последние годы в русском национализме (прежде всего в его идеологическом багаже). Если говорить схематично, то примерно с середины 2000-х в русском движении начался активный процесс дивергенции, который продолжается до сих пор и который вслед за идеологическими сдвигами, без сомнения, повлечет соответствующие сдвиги организационные. На смену старому национал-патриотическому дискурсу образца 1990-х постепенно приходит новый русский политический национализм. Что пугает многих не только консерваторов, но и традиционных российских либералов.

Вкратце перечислим основные отличия «старого» и «нового» в русском движении. Во-первых, для прежних национал-патриотов было характерно противопоставление русских («русской цивилизации») всему остальному миру, прежде всего «порочному Западу». У русских – свой особый путь, для них не подходят рецепты, которые подошли для остальных народов. Русские должны исполнить великую миссию - неважно, спасти ли мир от США, построить ли грозную евразийскую империю, явить ли торжество православия и (или) коммунизма. Часто национал-патриоты предлагали русским делать всё это сразу.

Во-вторых, «старым правым» была свойственна приверженность авторитарным моделям правления. Русские – особый народ, им не подходит демократия, они нуждаются в «сильной руке». Режим неограниченной власти (неважно, понимаемый в сталинистском, национал-социалистическом или монархическом духе) должен повести русских к осуществлению великой миссии. Авторитаризм, разумеется, несовместим с правами человека: поэтому национал-патриоты, не смущаясь, обещали сразу после прихода власти растоптать такие ценности «гнилого Запада», как свободу слова, свободу совести, свободу политической деятельности.

Ну, а раз русским не нужна демократия и либеральные свободы, то им не нужна и свободная экономика. Отсюда приверженность национал-патриотов к разным изводам социализма. Экономическую жизнь должно контролировать по своему усмотрению всемогущее государство. Наконец, какое же всесильное государство без расширения границ? Чем больше государство, тем лучше: надо расширяться (как минимум, до границ бывшего СССР), включать в свой состав новые народы, строить больше танков, и тогда русских все будут уважать и бояться.

В-третьих, национал-патриотов очень волновал религиозный вопрос. Большинство из них были православными, причем весьма консервативного направления (вроде борцов с ИНН или «катакомбников»), некоторые были язычниками. Но и те, и другие считали, что без религии в политике не обойтись: русские должны быть обязательно православными, а если кто-то вдруг не понял своего религиозного предназначения, то его должно обратить на путь истинный всемогущее государство.

Русские же националисты новой волны заняли совершенно другие позиции. Во-первых, считают они, русские – это европейский народ, отличающийся от поляков, немцев, французов не сильнее, чем те отличаются друг от друга. Поэтому русские имеют такое же право на собственное национальное государство и достойную жизнь в нем, как и все остальные народы Европы.

Во-вторых, русские вполне способны сами решать свою судьбу, они могут обойтись без опеки фюрера или монарха. Им нужна демократия, а не диктатура. Вся власть в государстве должна исходить от нации, которая выражает свою волю посредством демократических выборов. Демократия немыслима без фундаментальных гражданских и политических прав и свобод. Функция государства – защищать эти права, а не вмешиваться в жизнь граждан, в том числе в экономическую деятельность. Государство должно служить интересам нации, а не нация – интересам государства, имеющего непомерные имперские амбиции. Русские должны думать прежде всего о себе, о том, как обустроить собственную жизнь. Другие народы как-нибудь обойдутся без русской помощи.

В-третьих, современный русский национализм - светский. Религия – это личное дело каждого, - считают русские националисты. Ты можешь быть православным, католиком, язычником или даже зороастрийцем - главное, что ты ощущаешь себя русским. Государство не должно вмешиваться в религиозную жизнь.

Таковы в общих чертах те две идеологии, которые на сегодняшний день существуют в русском движении. И, хотя я написал о первой в прошедшем времени, она всё еще существует, пусть и активно вытесняется в сферу отживших политических реликтов прошлого. Поэтому имеется проблема терминологического размежевания, верно подмеченная Андреем Тарасенко, который пытался в своей статье изобразить (пусть даже карикатурно) портрет именно нового русского националиста (национал-демократа). Старых национал-патриотов («русских правых», «русских консерваторов») действительно не стоит называть русскими националистами и смешивать с ними. Имперский религиозный ультраконсерватизм имеет мало общего с национализмом в собственном смысле этого слова. Национализм – это республиканская, светская идеология. Те претензии, которые выдвигает Тарасенко по отношению к русскому национализму (ультраконсерватизм его устраивает, по-видимому, больше), могут быть предъявлены практически любому европейскому национализму. Тем не менее те недостатки, которые перечисляет Тарасенко («нигилизм», секуляризм, недоверие к имперской великодержавности, революционность), не мешали национализму побеждать, что доказывается всей европейской историей последних двух веков.

Основное обвинение, которое бросает Тарасенко русским националистам – это обвинение в «нигилизме» и «русофобии». Русские националисты не хотят принять русских такими, какие они есть, со всеми их привычками, установками, со всей полнотой их исторического прошлого. «Русским националистам не нравится их собственный народ, его история, обычаи, культура. Что-то из этого исторического багажа они берут и абсолютизируют, но все остальное отвергают начисто». Но именно так поступали все европейские националисты. Чтобы создать современное национальное государство, активному национально-мыслящему меньшинству приходилось переосмыслять традиции и историческое наследие собственного народа.

Итальянским карбонариям-республиканцам приходилось бороться с клерикализмом и партикуляризмом итальянцев, хотя, без сомнения, это были важные элементы самосознания населения Апеннинского полуострова. Итальянские националисты не готовы были принять итальянцев с их религиозностью и феодальными пережитками.Тем не менее они победили: государство итальянской наци было создано. Можно вспомнить и о создании турецкой нации. Если бы младотурки приняли турецкое население таким, как оно было, с османским имперским прошлым и погрязшее в религиозном фанатизме, современной Турции просто не появилось бы на карте. Националисты никогда пассивно не принимают свой народ таким, какой он есть, со «всеми привычками и установками». Это удел ультраконсерваторов.

Более того, на ранних стадиях развития национальных движений (говоря словами Тарасенко, «перед тем, как вырваться из своих тусовок на поприще реальной политики») националисты зачастую воспринимались как маргиналы, доктринеры и мечтатели, их не понимали и высмеивали собственные сограждане. После Венского конгресса в 1815 году многие в немецких княжествах смеялись над немногочисленными любителями порассуждать о единой немецкой нации. Через несколько десятилетий, глядя на стремительно растущую промышленную и военную мощь Германии, никто уже почему-то не смеялся.

Тарасенко приводит в качестве примеров «русофобии русских националистов» их отношение к православию, Великой Отечественной войне и российской великодержавности. О православии было сказано выше. Русский национализм, как и большинство других национализмов – светский. Он ни в коей мере не отрицает православие, однако и не считает его распространение политической задачей. Православием должно заниматься церковь, а не государство. В плане светскости русскому национализму даже легче, чем другим национализмам: в отличие от прочих ситуаций, когда националистам приходилось бороться с клерикалами (хотя бы упомянутая выше Италия), в России дело обстоит по-другому. Православие (в силу 70 лет атеистического прошлого) не оказывает серьезного влияния на общественную и повседневную жизнь и поэтому его можно смело вывести за рамки политической повестки дня.

Что касается Великой Отечественной войны – то тут надо отличать, с одной стороны, сами исторические события, с другой – некую их рецепцию, предлагаемую современным российским государством. Если к первым у русских националистов нет никаких «претензий», то ко второму действительно возникают вопросы. Антураж победы в Великой Отечественной во многом был сформирован усилиями советских идеологов, главным субъектом в этой войне выступал не русский, а «многонациональный советский народ». После распада СССР официальная идеология поменялась не сильно: и вот ссылками на Великую Отечественную русских, например, призывают смириться с бесконтрольной иммиграцией из стран Средней Азии. «Люди не понимают, что гастарбайтеры — это дети и внуки тех, кто вместе с русскими ковал нашу победу в 1941-1945 годах». Разумеется, такая «Победа в Великой Отечественной» русских националистов не устраивает, как не устраивал бы любого европейского националиста дискурс, препятствующий складыванию национального государства.

Наконец, что касается «российской великодержавности». Любой национализм нацелен на создание национального государства. Национальное государство и империя – вещи плохо совместимые. Чтобы обзавестись собственным национальным государством, нациям приходилось рано или поздно отказываться от «великодержавности»: туркам – от претензий на наследство Османской империи, австрийцам – на наследие Австро-Венгрии, грекам – на наследие Византии, итальянцам – на наследие Римской империи. Русские не являются исключением. Не стоит обвинять русских националистов в том, что они забыли о «Третьем Риме», Российской Империи или СССР, хотя некоторое количество населения еще продолжает жить имперскими иллюзиями. «Великодержавность», как показывает опыт истории, рано или поздно должна быть преодолена. Причем лучше рано, чем поздно: сербам дорого обошлись мечтатели о «Великой Сербии».

Наконец, странно было бы обвинять русских националистов в недостатке консерватизма. Ни одно национальное движение при отсутствии собственного национального государства не было консервативным: все националисты стремились к пересмотру существующего порядка в борьбе за национальное государство.

Разумеется, не всех устраивает появление политического русского национализма. Русских националистов будут упорно обвинять во всевозможных грехах - в недостатке патриотизма, в излишнем либерализме, в недостаточной религиозности, в революционности и желании подорвать устои. Но такие же упреки выслушивали многие европейские националисты. Что не мешало им в конечном итоге побеждать.