«Ельцин, Белый Дом, Свобода!»

Честно скажу: перед вами не самая лучшая моя колонка, не самая остроумная и не самая убедительная. Потому что мне неприятно её писать — ощущения такие, как будто собираешься ковыряться в тухлятине. Увы, сегодня придётся заняться именно этим. Такой уж у нас несчастливый день. Чтобы «хоть не сразу», начну с теоретизирования. Это, в конце концов, невинный приём – а читатель, надеюсь, меня извинит.

* * *

Клевета, диффамация, оскорбление. У всех этих понятий есть точные определения, в том числе юридические. Не будем, впрочем, углубляться в тонкости частноправовых деликтов, и объяснять, что диффамация есть распространение любых сведений, порочащих кого-либо, вне зависимости от их правдивости, а клевета — это именно ложь, оскорбление же не предполагает ни правды, ни лжи, это прямая попытка задеть чужое достоинство. Всё это именно что тонкости, важные и интересные, но нас сейчас интересует другое — не то, что эти понятия разделяет, а то, что их объединяет.

Обычно в таких случаях прибегают к понятию «чести» или там «личности», говоря, что всё это задевает честь или унижает личность. Но оклеветать можно, например, банк, самолёт или новое лекарство, оскорбить можно и архитектурный стиль, и литературное направление, а уж для диффамации и вовсе нет преград: и на Солнце нашли пятна. Так что дело не в «личности» и «чести». Нас возмущает простая штука — когда хорошее называют плохим или выпячивают в нём плохое. Так делать нельзя. Это мы знаем ещё до того, как выучили все эти мудрёные слова.

Однако же, мы куда более терпимы к ситуации, когда плохое называют хорошим, или находят в нём хорошее. Мы почему-то склонны считать это не клеветой, а добротой, не диффамацией, а умением видеть доброе даже во зле, не оскорблением, а проявлением великодушия. Ну в самом деле: назвать розу какашкой плохо, а назвать какашку розой — а что в этом такого? Мило, добро, в конце концов, прикольно. Мы же всё равно понимаем, что это какашка.

К сожалению, это небезобидное развлечение. Если очень долго и очень уверенно называть какашку розой, и других приучить к тому же, то она, конечно, розой не запахнет, но вот с настоящими розами начнутся проблемы. Для начала — их перестанут выращивать: в самом деле, зачем розы, когда есть какашки?

Розу надо растить, а катых сам лезет, выгодно. А если какая роза и вырастет — её прибьют сапогом, как вредное растение, паразитирующее на прекрасной какашке, которая должна лежать и разлагаться, а не служить удобрением для какого-то там цветка. Но даже если цветочек не прибьют и дадут вырасти — аромат розы в густом какашечном духе учуять затруднительно. А какашек будет много, ведь это у нас такие розы, а розы прекрасны, об этом написаны книжки, поэты, понимаете, воспевали… буэээ.

Примерно такие чувства я испытываю, когда читаю в сети поздравления с… днём рождения Бориса Николаевича Ельцина. С рассужденьицами на тему того, что человек-то был великий, он истребил заглотный коммунизм, при нём была свобода, нам его катастрофически не хватает, и вообще спасибо, дорогой господин-товарищ ЕБН за наше счастливое всё.

Нет, я не собираюсь устраивать здесь пятиминутку ненависти. Когда этот человек был жив, я о нём написал, когда умер — тоже. Хватит. Ельцин мёртв и ему всё равно. Его подельники и наложники, ельцинская блядва, напротив, при власти, прекрасно себя чувствует, и ей на моё мнение накласть розами. Наконец, чебурашки, славящие этого человека, по большей части и рассчитывают на такую реакцию — что кто-нибудь возмутится и оскорбится, а они с того приколются. Не стоит поощрять приколистов — это для них же нехорошо выйдет.

Поэтому лучше я поговорю о тех, кто и в самом деле имеет основания говорить спасибо дорогому Борису Николаевичу. И тех, кому лучше этого всё-таки не делать, несмотря на «вроде бы имеющиеся к тому поводы».

Ну например. Я вполне понимаю, почему Ельцина славят, скажем, эмигранты, особенно наши новые израильтяне. Многие из них — не буду рассуждать, большинство или меньшинство — ненавидели эту страну и мечтали сами уехать, а страну видеть разрушенной, разграбленной и униженной. Ельцин все их пожелания выполнил. Чего ж не сказать спасибо, заодно и позлить оставшихся. «Можно понять», ага.

Точно так же, я могу понять, почему Ельцина может похвалить какое-нибудь «лицо национальностей». Именно при Ельцине русских окончательно назначили виноватыми за всё и поставили на последнее место. Да, с Чечнёй неаккуратно вышло, а потом старик ещё и разобиделся. Но это ведь тоже пошло на пользу — вон как поднялся чеченский народ сейчас. Немножко исторического чутья — и осанна, осанна, осанна Борису Николаевичу, лучшему другу всех нерусских народов России. Впрочем, эти осторожные: они лучше Бореньке припомнят какие-нибудь обиды, благо обиды хорошо оплачиваются — Борис Николаевич этот обычай и завёл, кстати. Так что вряд ли. Но, повторяю, если услышу от нерусского хвалы ЕБНу — пойму.

Понимаю и то, за что Борису Николаевичу должны быть благодарны некоторые социальные слои и группы. Нет, не предприниматели и бизнесмены: те в других исторических условиях развернулись бы куда основательней. А вот, скажем, журналисты, или, к примеру, сотрудники МВД — эти имеют все основания говорить о Ельцине исключительно хорошо. Ни при каком другом режиме не сложились бы столь уникальные творческие коллективы, не говоря о том не имеющем мировых аналогов стиле, который отличает нашу медию. Что касается нашей славной милиции, то никто и никогда, кроме Бориса Николаевича и его присных, не позволил бы ей вырасти в то, во что она эволюционировала у нас. То есть первые обязаны Борису Николаевичу своим прошлым могуществом, вторые — настоящим. Но и те и другие обязаны именно ему: без ЕБНа и его камарильи их просто не было бы «в сущем качестве». Только уникальные порядки, заведённые этим человеком и его единомышленниками, позволили им появиться на свет — и они должны, конечно, благодарить своих породителей. Как иначе-то.

Что касается отдельных личностей, то, разумеется, есть те, кто обязан ЕБНу по гроб жизни и даже за гробом. Это не только олигархи, качатели скважинной жидкости, приватизаторы и прочий крупняк. Есть, есть люди, таких немало, которых Ельцин тем или иным способом облагодетельствовал лично. Не в смысле сам, а — дав им возможность что-нибудь украсть, кого-нибудь безнаказанно убить, ограбить, или сделать ещё что-нибудь, что при сколько-нибудь нормальных порядках было бы совершенно невозможно.

Впрочем, зачем такие ужасы. Слышал я немало историй про ловких людей, которые «при царе Борисе» успели утянуть какую крохотулечку. Скажем, работал советский менеес в советской лаборатории, скучал, жил небогато, а тут раз — девяноста первый, девяноста второй, институт прикрыли, лабораторию растащили, а он, не будь дурак, стибрил какую-нибудь ценную штучку, «платины кусок», продал, не убили, не кинули, бывает же такое, вот и праздник случился. Или, к примеру, был себе мелкий жулик, ни на что особенное в жизни не рассчитывал, а тут опа — девяноста второй, девяноста третий, нарисовал он пару печатей на цветном принтере, выписал себе филькину грамоту на всё про всё, да и стал директором «биржи», и продал вагон меди в Эстонию, теперь живёт хорошо, в ус не дует. Да хотя бы самое простое: нужна была человеку квартира, ждать её — всю жизнь, шансов ноль, а тут обана — девяноста третий, девяноста четвёртый, папаша, уволенный с космического завода, спился и кони двинул, маманю на улице какой-то крутой джипом задавил, брата пристрелили, сеструху в леске нашли, и он теперь законный наследник, один в пяти комнатах, чем плохо? Чего ж не сказать спасибо тому, кто всё это сделал возможным?

И не стоит удивляться, что таких благодарных много. Могло бы быть и больше, куда больше. Я даже скажу так — можно представить себе ситуацию, когда абсолютно все поголовно благодарны. Ну представьте себе режим, при котором вымирает девять десятых населения страны, половину имущества умерших забирает себе государство, а остальное распределяет между выжившими. Каждый, кто выжил, наживётся и будет счастлив славить мудрого правителя — а мёртвые не кусаются и мнения своего не имеют… Примерно так же был устроен ельцинизм, только вымерло всё-таки не девять десятых, а поменьше, да и государство делилось не вполовину, а так, оставляло крошечки, которые не успевало склевать, Ельцин жадный был, а воровайская кодла вокруг него — ещё жаднее. Но и крошечки тоже ведь кому-то хлебушек.

Можно ещё подумать, кому Ельцин добро сделал. Найдутся такие, ой найдутся. Ну что ж, они в своём праве, у них сегодня праздник.

А теперь про тех, кто празднует зря.

Некоторые политически активные товарищи завели моду жалеть о «ельцинских свободах». В самом деле, при Ельцине демонстрации ОМОН не разгонял, в газетах печатали карикатуры на «первое лицо», а уж по телевизору несли такое, чего сейчас и вообразить невозможно. И двести восемьдесят второй статьи не было, и Лимонов гулял себе на свободе и без охраны.

На это могу сказать только одно. Именно Ельцин умудрился сделать почти невозможное: не дав никакой реальной свободы, он сумел привить миллионам людей лютую ненависть к самому этому слову. Ненависть, которая сделала возможной последующую ликвидацию этой самой «свободы» без шума и пыли.

Да, при Борисе Николаевиче разнузданная антигосударственная и антинациональная пропаганда лилась потоком из каждой щели. Но антигосударственность тогда и была госполитикой, причём не номинальной, а реальной. Планомерное разрушение всех сколько-нибудь полезных государственных институтов не могло не оформляться идеологически. Поскольку же озвучивать подобное силами самого государства было невозможно — пчёлы, открыто выступающие против мёда и за яд, слишком похожи на ос, — это было поручено «как бы частным лицам». Эти частные лица и симулировали «свободу», на самом деле исправно следуя линии партии.

Доступ настоящей оппозиции — тех же русских националистов, например — к СМИ был просто закрыт. Даже потешные издания, специально предназначенные для выпуска пара, — типа известной прохановской газеты, — жёстко контролировались, причём на уровне самом что ни на есть предварительном, «до звезды».

Я знаю, о чём говорю. В девяноста третьем году я пытался опубликовать свою первую статью, довольно наивную — разумеется, в патриотической прессе, где ж ещё. Но даже редакторы листков, печатавшихся на принтере, находили повод мне отказать. Отговарились они обычно соображениями высокой политики. На самом же деле на националистический дискурс было наложено строжайшее табу, и даже «патриотизм» допускался только в качестве маргинального мировоззрения, смешного, нелепого и опасного. Зато русофобия — причём, что называется, звериная — была не просто разрешена, но и вменена в долг писателям и публикаторам. Опять же: именно в ельцинские годы были введены в действие основные дискурсивные запреты — например, запрет на использование слова «русский» в позитивном контексте. Именно с этих пор «русским» или «русской» называют исключительно водку, лень, грязь, хамство, зависть, и, конечно же, фашизм — но никогда это прилагательное не прилагают к чему-то более-менее пристойному, во всяком случае, в «большой прессе». Это ельцинских времён изобретение — сейчас-то нравы на сей счёт даже несколько смягчились, хотя не так чтоб очень… Или, например, такое развлечение, как отыскивание антисемитской крамолы, или хотя бы её тени. Помнится, именно в светлые годы ельцинских свобод произошёл показательный случай с фантастической книжкой Ника Перумова, в которой бдительные искатели антисемитизма обнаружили рисунок, на котором богатырь славянской внешности держит за шиворот уродливого гнома. За неимением лучшего в этом рисунке был обнаружен намёк на евреев и Холокост — автору пришлось долго отбрыкиваться от злобных придурков, требовавших чуть ли не суда. Зато непрерывный поток грязной брани в адрес русских не прекращался, а промежутки заполнялись чернухой. Помните ельцинскую чернуху? Я помню. Я даже помню детские книжки того времени — это было что-то с чем-то. А вот кассеты с жёсткой порнухой можно было купить в центре города. Это, конечно, было большущим достижением свободы, ага-ага.

Впрочем, это я отвлёкся на «своё девичье» — потому что знаю тему в подробностях и детальках. Но можно обойтись и без деталек. Достаточно поинтересоваться списком владельцев медийных активов и их позицией в ельцинской структуре власти.

Примерно то же самое можно сказать и о других ельцинских «швободах». Например, была неиллюзорная Дума, от которой как бы что-то зависело в плане законотворчества. Выборы — это, конечно, хорошо, кто бы спорил, уж верно не я. Правда, эта самая Дума заседала на костях защитников Верховного Совета, уничтоженного отнюдь не ласковым словом. Назвать же события 1993 года торжеством демократии как-то не получается. Равно как и президентские выборы 1996 года, рекордно гнусные: там было всё, начиная от беспрецедентного давления на избирателя и кончая сговором между политиками и властью.

На это можно возразить, что хотя бы на местах были нормальные выборы — вот хотя бы взять думские. Опять же, я знаю, о чём говорю. Я принимал участие в нескольких компаниях. Стыдиться мне нечего, так как работал я на людей, которых считал вполне достойными того, чтобы быть избранными в законодательные органы власти. Я даже не могу сказать, что они были «совсем уж гнусно грязными». Но хотя бы относительная честность этих самых выборов была обеспечена не демократическими механизмами, а банальной неумелостью манипуляторов. Как только машинку отладили, — а ладить её начали сразу, — все шансы на какую-то «демократию» полопались, как пузырьки в выдохшемся пиве. Вот, к примеру, вопрос: сколько кандидатов в Мосгордуму могло получить депутатский мандат без особливого благословения городского головы? В Мосгордуме третьего созыва, например, таких было трое. Сейчас, наверное, ни одного. Велика разница?

Но это бы всё ладно, придирки. Перейдём к главному. Скажите, вам нравятся те законы, которые та Дума напринимала? Правда нравятся? А если нет — в таком случае, в чём была радость выбора? Зачем, к примеру, голосовать за партию с ультрапатриотическими лозунгами, если дальше её лидер и все депутаты спокойненько голосуют за любые, самые отвратительные и антинародные, решения Президента? Да-да, это я об ЛДПР. «Жирик» — это типично ельцинское изобретение. А ведь разгуливание такой фигуры является куда большим издевательством над демократией и свободами, чем их прямое подавление. Прямое подавление заставляет хотя бы мечтать о том, чтобы депутаты избирались прямым, тайным и всё такое голосованием. А вот ЭТО — когда внаглую за прайс торгуют своими голосами — заставляет бессильно ненавидеть саму идею. Потому что если возможна ситуация, когда избиратель голосует «за программу» (сейчас неважно, какую), после чего партия в парламенте на эту программу «пилюёт слюнями» и бодро принимает прямо противоположные по смыслу законы — это уже кирдык.

Ах да, мы тут поминали Лимонова, которого «тогда не трогали». Ну почему же. Первый раз на него в России в суд подали в 1995-м, за публикацию в «Лимонке» «Чёрного списка народов», где он назвал «плохими» чеченцев, хорватов и, кажется, латышей. А самой НБП отказали в регистрации в девяноста восьмом, при самом что ни на есть Борисе Николаевиче. Путин, может, и зверь, но не нужно на него вешать чужих собак: с Эдичкой принялись разбираться, как только руки дошли — точнее, отросли (до того они даже Баркашова держали плохо).

Надо сказать, этой самой слабостью государственных рук объяснялось многое. Дело в том, что во время тотального уничтожения всех полезных для народа государственных институтов пострадали и некоторые менее полезные — например, всякие «конторы». Исход кадров из того же КГБ в первые годы ельцинизма был очень велик. Попытка переложить соответствующую деятельность на «частников» не удалась, пришлось эту часть государственного механизма собирать взад. Когда её собрали, наступил «путинизм». А до того удалось немножко погулять. Но это не подарок Ельцина, это его недоработка. Он сам так думал — иначе преемником был бы кто-нибудь другой, не Путин.

Кстати об этом. Сейчас мы как-то подзабыли эту тему — частные спецслужбы времён Бориса Николаевича. Например, замечательное «карманное КГБ» Гусинского, возглавляемое ни кем-нибудь, а Филиппом Бобковым, настоящим профессионалом из «пятёрки». Или пресловутый Российский Еврейский Конгресс с его аналитиками, который именно при Ельцине превратился в настоящее кубло, под крышкой которого варилась та ещё каша. Или… впрочем, их было много, и все они действовали отнюдь не демократическими методами. Сейчас всё «согнали взад» — эксперимент был признан неудачным. Нельзя сказать, правда, что кто-то — кроме нескольких знаковых фигур, которые было просто необходимо снять с доски — серьёзно пострадал.

А вот что рухнуло в полный рост, так это симпатии народа к демократии. После таких уроков свободы всеобщее отвращение к соответствующим процедурам стало, так сказать, общим местом. «Выборы, выборы — кандидаты пидоры». И это закономерный итог именно ельцинских лет. Зато сейчас, когда выборов практически нет, а которые есть, превратились в более чем откровенный фарс, этот институт отчасти реабилитировался в глазах населения. Например, выборы Патриарха привлекли нешуточное внимание — думаю, именно по этой причине. Но опять же: понадобилось изрядно подзабыть вкус и запах ельцинских лет, чтобы снова начать интересоваться демократией. Стоит ли уж так благодарить за это Бориса Николаевича?

Вы мне можете на это сказать, что всё это как раз диффамация, а то и клевета. Ну конечно, всё можно объяснить злым умыслом или недореализованностью злого умысла. На самом деле Ельцин был хороший и хотел доброго, а что не получилось — если и его вина, так невольная. Строил, строил демократию, да так и не достроил, народ оказался туп, не поддержал, а потом всё злые чекисты погубили.

Я, собственно, и не пытался кому-то что-то доказать. Я хотел лишь чуть встряхнуть залежавшуюся память. Чтобы вы сами покопались в голове и вспомнили, как оно тогда было на самом деле.

И не лейте слёзы, граждане, не скорбите об отнятых свободах. У вас ничего и не было — ни свободы слова, ни демократии, ни прочих заморских ништяков. А теперь уж и подавно не будет.

Спасибо Борису Николаевичу, уберёг.

АПН