Встране, созданной по проекту Сталина, было не только свое особенное общество, своя особенная этика и особенное государство. В этой стране была — и остается до сих пор — совершенно особенная экономическая география. Нигде в мире нет такого количества городов, построенных в непригодных для жизни местах для обслуживания заводов, шахт и месторождений. Эти промышленные центры — моногорода, создававшиеся под плановую экономику, оказались серьезнейшей проблемой для экономики рыночной. Эта часть сталинского наследия сейчас, во время кризиса, может оказаться для нас самой тяжелой и дорогостоящей. Нам долго еще предстоит расплачиваться и в человеческом, и в материальном смысле за наш «большой скачок». Что делать с городом, единственный завод которого не нужен современной экономике? Как быть с людьми, которые всю жизнь проработали на этом заводе?

Моногород — это не организм, развивавшийся веками и менявшийся вместе с историей, технологиями и человеческими предпочтениями. Это населенный пункт, созданный (или радикально расширенный), чтобы рабочим одного предусмотренного произвольным планом предприятия было где спать. Градообразующее предприятие обеспечивает большинство жителей такого города не только работой, но и жильем, детсадами, школами, водой, теплом, электричеством и транспортом. По данным Института региональной политики, в нашей стране более 400 городов и более 330 поселков городского типа с узкой экономической специализацией. В моногородах с населением от нескольких тысяч до 775 000 жителей (Тольятти) сейчас живет более 25 млн человек. Это четверть всех горожан и более одной шестой всего населения России.

Город для рабочей силы

Большая часть российских городов — результат сталинской индустриализации. С 1926 по 1939 г. численность горожан в СССР выросла более чем вдвое — с 26,3 млн человек до 56 млн. Их доля в населении страны выросла с 17% до 32%. Самих городов стало за тот же период на 180 единиц больше. Многие промышленные объекты той эпохи — Магнитка, Березниковский и Бобриковский химические комбинаты, угольные шахты Кузбасса, Норильский горно-металлургический комбинат, золотые прииски Дальнего Востока и алмазные в Якутии, «второе Баку» в Башкирии, авиационные заводы в Иркутске и Комсомольске и судостроительные в Приморье — работают и в наши дни.

Одни города, такие как Магнитогорск, Медногорск или Комсомольск, возникали в чистом поле или в тайге, другие, такие как Березники или шахтерские города Кузбасса, строились на месте больших сел, уездных городков. Логика пятилеток от наличия старых хозяйственных связей не зависела. Авторы советских пятилетних планов надеялись создать центры оборонной промышленности и сырьевые бассейны, которых в случае войны не достигнут армии и авиация вероятных противников. Была у этого процесса и «колонизационная» логика — освоение отдаленных территорий. Не было только логики человеческой. Подсчитывая стоимость материалов и оборудования будущих заводов, чиновники не слишком задумывались, как и где будет жить рабочая сила. Такие мелочи, как негативное воздействие промышленных выбросов на здоровье, просто не принимались во внимание. Человека рассматривали как приложение к отбойному молотку, строительной тачке, вагонетке или станку. Но и рациональность планов не стоит преувеличивать. «Мы строили без всякой перспективы, на основе ежегодно меняющихся заявок военного ведомства и потому строили кустарно, без учета дальнейших потребностей, без надлежащего использования общей промышленности и влияния на ее развитие, идя в основном по старым путям и не решая основных вопросов реконструкции военно-промышленной базы» — это из докладной записки Госплана от 11 мая 1932 г.

Историк российской урбанистики Вячеслав Глазычев считает, что основанные в 1920-1930-х гг. моногорода фактически были рабочими слободками. Они не стали городами в европейском понимании. Таковыми они становились лишь по численности населения и статусу местного комитета партии. Обустройство повседневной жизни, которым в живом городе люди занимаются через структуры самоуправления, в таких городах было сферой ответственности руководителя производства. Но у директоров — в бесконечной чрезвычайщине тех лет — были другие заботы: любой ценой построить завод, добиться выполнения плана, избежать увольнения и расстрела. Отсюда ужасные бытовые условия. Рабочие в лучшем случае жили в благоустроенных бараках, в худшем — в землянках и палатках. Рабочие становились крепостными своих фабрик и заводов. Увольнение с работы грозило утратой койки или комнаты в бараке и изъятием продуктовых карточек. «Большевики предпочли надеть на горожан «форму города как намордник», — писал Глазычев («Глубинная Россия: 2000-2002». М.: Новое издательство, 2002).

Еще одним сталинским ноу-хау было использование в строительстве промышленных и сырьевых центров заключенных и спецпоселенцев, которые работали уже не как крепостные, а как рабы — до полного истощения и смерти. В частности, по данным совместного исследования российского историка Леонида Бородкина и его немецкого коллеги Симона Эртца, на строительстве норильского комбината и его производствах в начале 1950-х гг. трудилось около 90 000 заключенных. В Воркуте и ее окрестностях в первые послевоенные годы, по данным Николая Морозова и Михаила Рогачева, работало свыше 60 000 заключенных, в Северо-Восточных лагерях (Колыма) трудилось от 140 000 до 170 000 человек. Годовая смертность среди подневольных строителей колебалась от 4-7% в Норильском лагере до 20% в Воркутинском.

Эффективность лагерной экономики — разговор особый. Здесь отметим лишь, что архивные данные доказывают: еще до смерти Сталина руководство МВД признало убыточность и неэффективность Гулага (см. сборник «Гулаг: экономика принудительного труда», М.: РОССПЭН, 2008). Наличие у государства значительной дешевой и мобильной рабочей силы позволяло вождям браться за бессмысленные и низкоэффективные проекты. Исследователи предлагают различать формальную (объекты, оставшиеся незавершенными и неиспользуемыми) и реальную индустриализацию. Подлинные масштабы реальной индустриализации еще предстоит определить — сделать это до сих пор трудно из-за глубоких наслоений туфты в советской отчетности.

После вождя

По мнению Натальи Зубаревич из Независимого института социальной политики, советские власти в отличие от руководства стран с рыночной экономикой, где тоже существовали моногорода (США, Канада, Британия, Германия, Франция), не пошли по пути расселения, переустройства городов и переобучения их населения. В постсталинские годы акцент в СССР был сделан на их благоустройстве. Строительство жилья и социальных объектов при Хрущеве и Брежневе велось одновременно с возведением заводов, электростанций, железных дорог, научных центров и центров нефтедобычи. Проектированию уделялось гораздо больше внимания, в некоторых местах строили дома по улучшенным и зарубежным проектам. Наукограды — Саров (бывший Арзамас-16), Снежинск в Челябинской области, подмосковную Дубну — эксперты считают образцовыми с точки зрения планировки кварталов и соотношения рабочих, жилых и рекреационных зон.

Но улучшение качества жизни во многих (далеко не во всех) моногородах не изменило сути проблемы. Директивное развитие отраслей промышленности и науки продолжалось. Плановое хозяйство искусственно поддерживало работу устаревших производств. В целях соблюдения секретности и рассредоточения объектов «почтовые ящики» размещались не только вокруг крупных городов, но и в сотнях и тысячах километров от потенциальных заказчиков. В частности, завод гидравлических прессов в послевоенные годы построили в маленьком городе Кувандык Оренбургской области.

Моногорода периода «развитого социализма» нередко становились «городами-государствами». Преуспевающие генералы промышленности привлекали рабочую силу не только высокими зарплатами, но и благами, недоступными для многих: качественным жильем, импортной мебелью, возможностью купить автомобиль. Не случайно жители моногородов до сих пор говорят не «при Брежневе» или «при Горбачеве», а «при Бехе» или «при Каданникове» (ВАЗ). Но если блага заканчиваются, людям — уже немолодым — нелегко сниматься с места и снова искать лучшей жизни.

Проблему моногородов не удастся отложить в надежде, что она рассосется сама собой. Одному из следующих российских правительств придется заниматься ею всерьез.

Ведомости