Юлия Вербицкая 

После знакомства с Виталием Третьяковым события происходили в такой последовательности: я купила его учебник «Как стать знаменитым журналистом», перечитала «Восстание масс» Ортеги-и-Гассета и только потом села за интервью.

Виталий Третьяков – это человек, который даёт интервью, берёт интервью и делает это: профессионально, с удовольствием, по собственной методике, выверенной многолетней практикой. И в том, и в другом формате Виталий Товиевич демонстрирует журналистику высочайшего класса – причём в самом её пиковом проявлении: политическую журналистику.

Созданную и редактируемую им в девяностые годы «Независимую газету» вспоминают, как успешный и долгосрочный медиа-проект для продвинутой части общества, постулированные им Золотые максимы журналистики вполне заменят университетские курсы по политической и аналитической журналистике, а сформулированный термин «управляемая демократия» вписался в политическую лексику России. Так же, как вписался в современный российский формат и сам Третьяков: Виталий Товиевич редактирует «Московские новости», ведёт аналитическую программу «Что делать?» на канале «Культура» и является одним из последовательных апологетов нынешнего политического режима РФ.        «Если у вас нет внутренней убеждённости, опирайтесь на национальные интересы»- Виталий Товиевич, вы – человек-проект, вы создали не просто СМИ, а целую  коммуникативную среду, я имею в виду «Независимую газету». Скажите, а чем «Московские новости» концептуально отличаются от вашей «НГ»?

- Во-первых, время изменилось: первый номер «Независимой газеты» вышел 21 декабря 1990 года - ещё существовал СССР. При моём сложном отношении к нынешней «НГ» всё-таки нужно отметить, что из тех изданий, которые создавались в девяностые годы и претендовали на роль общенациональных, выжили совсем немногие – «НГ» и «Коммерсант»: видимо, они были хорошо продуманы.

Во-вторых, я создавал «Независимую газету» так, как хотел: всё-таки я там был полным хозяином, сам решал, как будет развиваться газета, - конечно, в рамках материальных ограничений. А в «Московских новостях» я наёмный главный редактор, нанятый по контракту на определённый срок. Поставлена задача, которая мне интересна -  вернуть газете её политическое влияние, вернуть аудиторию – в первую очередь элитную и образованную, вернуть авторитет на рынке СМИ. За два с половиной года это сделать в значительной степени удалось: сейчас газету читает политический класс Москвы.  

- Наверно, потому что вы её возглавляете.

- Потому что она стала лучше. Действительно, и в основу «НГ», и в основу нынешних «МН» заложено несколько дорогих мне профессиональных идей. Так, я всегда утверждал, что в статье отдельно взятого журналиста нет истины, поскольку журналист не величайший философ и не господь Бог. Поэтому я требовал от своих журналистов давать все значимые точки зрения. Читатель, ознакомившись с ними, возможно, сам приблизится к тому, что является истинным.

Второй принцип – национальные интересы. В начале 90-х, я, как и многие в Москве, был захвачен демократическими грёзами и иллюзиями. Они сводились к двум позициям – стоит лишить власти КПСС, эту ужасную обанкротившуюся партию, и сразу возникнет демократия, а от неё автоматически будут произрастать разные золотые плоды, в выращивании которых нам будут активно помогать страны Запада. Тогда я только теоретически представлял, как делается реальная политика, а практически, увы, не очень. За эти 17 лет я увидел всё и знаю всё, что делается в нашей, да и в зарубежной политике. Я знаком со всеми крупнейшими политическими деятелями России и постсоветского пространства, со всеми президентами России, главами правительств и Минобороны. Увы, реальная политика – это не реализация демократических грёз, а жёсткая, конкурентная борьба. Демократия в России нужна была западным контрагентам. Не только потому что, как они утверждают, страны с демократическим устройством друг с другом не воюют, но и потому что, по их мнению, это изменяло вектор России, как государства, претендующего на самостоятельную, активную роль в мировой политике. Но пока Россия существует, эта роль ей предписана – она создана нашими предками, как колоссальный субъект мировой политики, и если даже с помощью демократии её хотят лишить этого права, то я против. Я увидел, как борются с Россией, и это сильно изменило моё отношение к тому, что происходит. И если в начале 90-х годов я считал, что национальные интересы России как общества, как государства и как нации в совокупности, совпадают с тем, что является образом демократии, то сейчас я пересмотрел эту точку зрения. Поэтому своим студентам я советую, если есть проблема, а вы не знаете, как ее осветить, если у вас нет внутренней убеждённости, тогда опирайтесь на национальные интересы. Это будет гораздо ближе к реальности, чем просто заимствовать чужие точки зрения или конструировать свою оригинальную. Так что за это время я стал, как многие замечают, большим государственником.

- Да, наряду с Глебом Павловским, Михаилом Леонтьевым, Максимом Шевченко, Алексеем Пушковым вы являетесь одним из последовательных апологетов нынешнего политического режима в России. Это на все 100% согласуется с вашими моральными принципами?

- На все 100% не нравится даже любимый человек.

- Первое время нравится.

- Сначала вы не замечаете его недостатки, потом замечаете, но всё равно прощаете. Моё отношение к Путину – это не влюбленность в него, как в человека. Это отношение к нему, как к лидеру, который, случайно оказавшись во главе России, начал проводить политику, которая в тот момент ей больше всего была нужна. Дело в том, что любой более или менее сознательный русский политик, оказавшись в Кремле после Ельцина, должен был проводить примерно такую линию, иначе Россия бы рухнула. Мне часто задают вопрос: вы так много хвалите Путина, а есть ли что-то, что вам в нём не нравится? Я отвечаю, что не нравятся, по крайней мере, две вещи – это галстуки и кадровая политика. Когда мы вместе с группой главных редакторов и политологов встречались с президентом, я говорил ему о дефектах внутренней политики. Совершенно неправильно, что губернаторы у нас сидят в регионах по три-четыре срока. Это нужно прекратить.

- А журналистикой вам в современной России комфортно заниматься?

- Этот вопрос тоже часто задают, но в более грубой форме, подразумевая, что в России нет свободы печати. Я профессиональный журналист и профессиональный главный редактор, у меня колоссальный опыт во всех сферах журналистики. И этот опыт приводит к отрезвлению. Я прекрасно знаю все беды российской журналистики. То, что свобода печати в России существует, это совершенно очевидно - для печатных СМИ она есть.

- А как быть с телевидением?

- Опять же, я довольно часто бываю в Кремле и говорю, что огосударствление телевидения сделано зря. И что теперь сложно будет развернуть процесс в другую сторону, потому что инерционный механизм очень сильный. У меня сложные отношения с Евгением Киселёвым, тем не менее, я всегда утверждал, что его «Итоги» (в период, когда ангажированность была минимальной) до сих пор остаются лучшей аналитической программой за всю историю российского телевидения. Сейчас таких программ нет, и я знаю, почему. Я знаю, какие механизмы задействованы в корректировке политики ТВ-каналов. У меня есть своя передача (уже вышло почти 200 выпусков), я приглашаю в студию, кого хочу, и разговариваю на ту тему, на которую хочу. В отечественной журналистике я пишу и говорю то, что я хочу - я абсолютно свободен, мне комфортно. Я понимаю, что не всем это удалось, но это так. Знаете, с одной стороны, можно утверждать, что система делает какие-то исключения – а кто вам мешает стать этим исключением? Пусть каждый станет исключением.

- Не все это могут!

- А тому, кто не может, нужно ли давать возможность говорить свободно? Свобода печати существует – но разве эта свобода существует для аудитории? Она существует для журналистов, которые говорят, что передают мнение общества. Для правящего класса, для наиболее активных представителей интеллигенции, а для всего общества – нет. Когда общество пытается что-то сказать, журналист очень часто искажает точку зрения, иногда на прямо противоположную. Примеров масса. Свобода печати – это очень важная ценность, особенно для журналиста. Но, как я говорю своим студентам, она всё-таки не относится к числу самых фундаментальных человеческих ценностей. Люди готовы пожертвовать жизнью за семью, Родину, как это ни кажется странным, за веру, идеологию, честь. А свобода печати – это ценность второго или даже третьего плана. Другое дело, что не все в этом признаются.  «Киевские журналисты травмированы темниками»

- Вы говорите, ваша газета – это поле для выражения разных точек зрения. А иногда кажется, что украинские события в «МН» освещаются достаточно однобоко и альтернативный взгляд не представлен.

- Абсолютная неправда. Действительно, за время моего редакторства в «Московских новостях» с интервью два раза выступал Виктор Янукович, но  кто может утверждать, что мои корреспонденты не пытались взять интервью у Юлии Тимошенко и Виктора Ющенко? Тому, кто это скажет, я сразу плюну в глаза. В последнее время Ющенко не даёт интервью российским СМИ - почему-то только западным. Я догадываюсь почему, Бог ему судья. Сотни журналистов, в том числе, и двое из тех, кого вы назвали, получили известность у меня в «Независимой газете» - Михаил Леонтьев и Максим Шевченко публично называют меня своим учителем. Поинтересуйтесь у них. Газета, которой я руковожу, должна взять интервью у всех первых лиц, у представителей всех лагерей. Но если они не дают интервью, я что, должен к ним на коленях ползти?..

Не могу сказать, что я блестящий специалист по украинской политике, но многое знаю и понимаю. Я никогда не запрещал своим журналистам брать комментарии у украинских политологов. Другое дело, что я высказываю свою точку зрения на украинские события. Вы утверждаете, что в Киеве живут свободно, а я утверждаю что Россия – не менее свободная страна. Когда был подписан универсал, мы в «МН» опубликовали сначала его первый вариант, потом пришёл скорректированный текст, и мы опубликовали новый вариант. Вы попробуйте найти русскую газету, где печатались бы внутриполитические украинские тексты. И найдите украинскую газету, которая бы печатала русские политические документы. А я всегда этим занимался. В моих личных писаниях об Украине доминирует одна позиция,  и она, естественно, однобока и субъективна, хотя я пытаюсь все варианты рассматривать. Меня можно обвинить в том, что я и мои журналисты придерживаются национальных интересов России, но при этом мы всегда даём право высказаться всем.

- Что вы думаете об украинской журналистике и какие украинские СМИ читаете?

- Не буду давать характеристики украинским СМИ - не могу судить о том, чего не знаю. Но я часто бываю на Украине, знаком со многими журналистами и более или менее в курсе того, что пишут и показывают. Поэтому впечатление об украинской журналистике у меня есть. Строго говоря, по некоторым формальным признакам можно посчитать, что здесь свободы печати больше, чем в России. Хотя большинство киевских журналистов всё-таки либо «оранжевые», либо «полуоранжевые», либо на четверть «оранжевые». То есть они ангажированы. Это видно.

- Есть такое явление.

- Они ангажированы политически или психологически. Я знаю, почему это происходит - они травмированы темниками. На Украине, как на Западе - вроде свободы печати много, а по определённым вопросам обнаруживается вдруг такое единство мнений у всех независимых и свободных журналистов, что в России такого никаким звонком из Кремля не добьёшься. Хотя,  конечно, у нас есть табуированные темы, и власть не любит, когда их касаются.

- Ваши комментарии по поводу происходящего на Украине. Как вы думаете, какими могут быть идеальные и оптимальные отношения России и Украины?

- На оба вопроса отвечу вместе. У нынешней Украины, в рамках той конфигурации, которую она получила в составе СССР, и который проклинает, есть два государствообразующих народа – украинский и русский. Это не было зафиксировано в то время, не зафиксировано и сейчас. Соответственно, государственными должны быть два языка. Этого тоже нет - ни на бумаге, ни в реальной политике Более того, происходит очевидная насильственная дерусификация, но если загонять русских в политическое и  психологическое гетто, это до добра не доведёт. Оптимальные отношения – воссоздание союзного государства на федеративной, конфедеративной основе, как угодно - военно-политический, экономический союз между Россией и двуязычной Украиной. Это было бы уникальное образование - русско-украинская республика. 

- Это идеальный вариант.

- Да. А оптимальный, поскольку ошибки, которые уже совершены, не исправишь, - Россия должна бороться за то, чтобы права русских были восстановлены в полном объёме. В первую очередь, языковые - это не подлежит обсуждению. Есть ещё один фундаментальный фактор:  русские – это разделённая нация, самый большой отрезанный кусок находится на Украине, и русские не могут это проигнорировать, поэтому воссоединение нации должно произойти – в рамках одного или двух государств, которые станут настоящими союзниками. Но если над русским населением Украины будет насилие, рано или поздно, так или иначе, Украина расколется по тому естественному водоразделу, которые представляют эти две нации.

Можно делать любой геополитический выбор, но сегодня Украина - это карта, которую США разыгрывают против России.

- Но всё-таки, существует точка  зрения, что сейчас у Украины есть шанс стать именно субъектом, а не объектом геополитики.

- Да? А на чём она основана? Так было раньше в истории? Сейчас, в начале 21 века,  вдруг возникнет государство, которое потрясёт мир? Чем? Технологическими разработками, великой живописью, языком? Все откажутся от английского и будут говорить по-украински? Или первый человек, который окажется на солнце, будет украинец? Не знаю, может быть. Пожалуйста, пытайтесь это сделать, но не ставьте перед собой нереальных задач. И второе - при решении этих нереальных задач не нужно угнетать русских, а угнетение идёт – психологическое, политическое.