Когда осенью 1991 года я договаривался о своем первом интервью с Патриархом Алексием II, я пытался объяснить его помощникам, что буду беседовать с Патриархом не как член его Церкви, а как западный корреспондент. Я буду задавать прямые вопросы. Я буду оспаривать его ответы.

Они меня не поняли - мой отец был известным православным богословом, - но Патриарх понял. Он принял меня в своей московской резиденции - элегантном старом доме, отданным Сталиным Православной Церкви после того, как в начале Второй мировой войны из него выехал немецкий посол, - одетый в скромную рясу. Он пожал мне руку, предложил сесть и сказал: 'Задавайте Ваши вопросы, пожалуйста'.

Я живо вспомнил об этом интервью, когда в пятницу узнал о смерти Патриарха Алексия. Тогда он только год как был избран главой Русской Православной Церкви, а до этого 40 лет был монахом и епископом. Он рассказывал, как трудно было служить Церкви при коммунистах, находиться в постоянном противоборстве с враждебно настроенными 'сторожевыми псами' из Государственного совета по делам религий.

Он твердо отверг обвинения в том, что был офицером КГБ, отметив, что каждому епископу приходилось идти на компромиссы во имя сохранения того, что, по его мнению, было самым важным в Церкви. 'Защищая одно, приходилось жертвовать другим', - сказал он. Однако он повторил слова покаяния, которое ранее прозвучало со страниц газеты 'Известия': "У людей, которым эти уступки, молчание, вынужденная пассивность или выражения лояльности, допускавшиеся церковным возглавлением в те годы, причиняли боль, - у этих людей, не только перед Богом, но и перед ними я прошу прощения, понимания и молитв".

Больше всего я вспоминаю неизбывное удивление Патриарха, что те времена остались в прошлом. 'Я никогда не думал, что этот час наступит', - признался он. Он трезво оценивал размах стоявших перед ним задач: 'Нам нужно восстанавливать буквально все - благотворительность, катехизис. Новое поколение все позабыло - само слово благотворительность изгнано из словарей'.

Во многих отношениях Алексий был точным отражением своей Церкви. Он родился и вырос в Эстонии, когда та была еще свободной; он служил Церкви во времена яростных антирелигиозных кампаний; а когда его в 1990 году избрали Патриархом, он стал первым после 1917 года свободно избранным главой Русской Церкви, призванный вести за собой людей в то самое время, когда и Церковь, и государство мучительно искали новую модель и новую идентичность.

Были на этом пути и победы, и поражения. Количество действующих церквей выросло с 6 800 в 1987 году, когда Михаил Горбачев впервые дал понять, что с религии снимаются путы, до нынешних 27 950. Когда-то в России осталось всего 19 монастырей, теперь их насчитывается 735. Благотворительная деятельность Церкви - работа с заключенными, дома для престарелых, патронажная помощь, детские приюты, бесплатное питание и т.д. - ширилась и развивалась.

Однако число посещающих церкви, стремительно возросшее в начале, когда люди поняли, что это безопасно, резко уменьшилось. И к огорчению многих либеральных священнослужителей Православная Церковь все чаще выступала в образе государственной религии (Патриарх и другие прелаты неизменно появлялись на официальных мероприятиях), она стала ассоциироваться с авторитарной и националистической политикой Владимира Путина - или, по меньшей мере, выглядеть институтом, не оказывающим ей сильного сопротивления.

Однако все эти годы в опросах общественного мнения Патриарх Алексий раз за разом назывался одним из самых уважаемых людей в России, символом восстановленной преемственности в истории и идентичности российской нации. Даже когда его здоровье стало ухудшаться, он продолжал много ездить по России и за рубежом, верный своей цели, которую он определял как излечение нации от болезни коммунизма.

Он был один из немногих влиятельных людей России, который последовательно выступал против предания забвению жертв сталинского террора и установил ежегодное поминовение тысяч погибших во время чисток на Бутовском полигоне недалеко от Москвы.

В последний раз я виделся с Патриархом в июне, и хотя его голос был слаб, а дыхание прерывисто, его по-прежнему переполнял энтузиазм. 'Несмотря на трудности, Россия выздоравливает, - сказал он. - Оглянитесь на двадцать лет назад - сколько всего произошло! Трудностей много, мы еще не все их преодолели, но они преодолеваются благодаря воле Божьей и молитвам новых мучеников'.

Он говорил о поисках новой формы взаимоотношений между Церковью и государством в стране, где на всем протяжении ее долгой истории Церковь никогда не была свободной. 'Церковь отделена от государства, но не отделена - и не может быть отделенной - от общества и народа', - заявил он. Говорил он и о себе. 'Доктора говорят, что мое давление всегда несколько повышенное перед богослужением, - сказал он, а потом добавил с улыбкой, - зато после оно всегда нормальное'.