Алена Гетьманчук («Главред», 3 июля 2007 г.)

За словесными перепалками Владимира Путина и Джорджа Буша о самом подходящем месте для элементов ПРО (в обиходе просто «щита»), как-то выпало из поля зрения то, что происходит в самой России.

Выпало из поля зрения то, что «Другой России» неожиданно разрешили провести Марш несогласных.

То, что на оппозиционном фронте вырисовалось еще несколько кандидатов в президенты – кроме ранее «задекларированного»  Михаила Касьянова, на Кремль нацелились председатель Совета директоров ЮКОСа Виктор Геращенко, диссидент  Владимир Буковский (ничего что уже 30 лет как гражданин Великобритании) и «декоративный» участник не одного праздника волеизъявления Григорий Явлинский.

Появилась интрига и на линии власти: Владимир Путин внезапно начал уделять публичные жесты внимания третьему вице-премьеру Сергею Нарышкину, чем поверг в легкое недоумение тех, кто уже успел сделать выводы из внезапно поднявшегося рейтинга Сергея Иванова. Как, впрочем, и того, что за один конкретный период времени первому вице-премьеру, отвечающему за промышленность, было посвящено 290 сообщений в теленовостях, а вице-премьеру, курирующему так называемые национальные проекты - всего 129. Более того, небезызвестный помощник Владимира Владимировича Игорь Шувалов намедни съездил в Штаты и так, вроде бы  невзначай, заявил о том, что в списке потенциальных кандидатов вероятно появление кого-то третьего. «Не Нарышкина ли?», - резко сопоставили изнемогающие от любопытства российские аналитики.

Одновременно, выпало с поля зрения то, что без ОМОНа, арестов Гарри Каспарова и провокаций подчиненных Лимонова, лидеры «Другой России» становятся просто неинтересны даже западной публике.  Ощущение, что российская власть почему-то боится «маргинализированную», по словам Путина, оппозицию, а оппозиция никого не боится по мере уменьшения количества «несогласных»,  принимающих участие в маршах Каспарова и Лимонова, исчезает.

Зато Владимир Владимирович вдруг разоткровенничался, что не является сторонником «суверенной демократии», а считает Россию, двигающейся в направлении самой что ни есть «классической» демократии. Все бы ничего, но автором термина «суверенная демократия» был никто иной как замглавы его администрации и один из самых видных представителей «Единой России» Владислав Сурков. Да, той самой партии, идеология которой с 1999 года построена на поддержке курса Путина.

В последнее время все более отчетливо проявляется  и другое: у России сегодня нет внешних врагов – все усилия сосредоточены на внутренних. И США, и Украина, и Грузия  являются, как бы это не звучало странно, элементами именно внутренней политики. Публичные наезды Путина и Ко на Америку позволяют ностальгирующему по временам «империи» электорату почувствовать свою важность: мол, Россия при Путине настолько окрепла, что может опять «дать в морду» (выражаясь словами Глеба Павловского) даже Америке. Украина же необходима для того, чтобы продемонстрировать: ничем хорошим игры в большую демократию на постсоветском пространстве не заканчиваются. Отсюда, скорее всего, и реплики о «сплошной тирании». Отсюда и тот факт, что лишь 13% россиян интересует, согласно недавнему опросу Левада-Центра, укрепление демократии, в то время, как подъемом экономики озабочены 73%.

Рискнем предположить, что трансформировавшиеся во внутренних внешние враги сегодня занимают не менее важное предвыборное место, как и так называемый «экстремизм». Мы не могли упустить этого момента, потому что по новому законодательству, которое вот-вот выдаст на-гора Госдума, теоретически любое правонарушение – будь-то участие в массовых беспорядках или простое хулиганство – могут быть зачислены в разряд экстремистских действий.  Неудивительно, что даже отдельные представители ФСБ не скрывают своего негативного отношения к этом законопроекту, чем, конечно же, серьезно настраивают против себя коллег из администрации, его одобрившего.

Конечно, это лишь отдельные мазки того, что сегодня происходит в предвыборной России. Прокомментировать некоторые, на наш взгляд, показательные моменты «Главред» попросил  человека, который не является очевидным сторонником действий нынешней власти, однако и никогда не проявлял особых симпатий к оппозиции. Даже после прошлогоднего отравления на следующий день после смерти Литвиненко – он  тут же заявил, что, скорее всего, это дело рук тех, кто пытался дискредитировать российские власти. Речь идет о бывшем премьер-министре, а ныне директоре Института проблем экономики переходного периода Егоре Гайдаре, которого мы поймали в машине, по дороге с одного мероприятия на другое – единственно возможное для него время для короткого телефонного интервью.

- Господин Гайдар, согласны ли вы с мнением, что россияне сегодня предпочитают экономический рост демократическим ценностям – праву на мирные акции протестов, свободу слова и так далее. Экономика на самом деле намного важнее демократии?

- В урбанизированном грамотном обществе с уровнем ВВП на душу населения таким, как в России, возникает спрос на свободу. Но травма, связанная с крахом советской экономики, с крахом империи – очень серьезна. Она оказывает влияние на политические процессы в нашей стране. Проблемы, с которыми сталкивается сегодня Россия, принципиально не отличаются от тех, которые последовали за крахом старого режима во Франции в конце XVIII века. Как показывает опыт, последствия травмы, связанной с революцией, не гарантируют авторитарному режиму устойчивости.

- Не слишком ли самоуверенно ведет себя Россия, учитывая тот факт, что ее экономический рост во многом держится только на высоких ценах на нефть?

- Экономический рост в России напрямую с высокими ценами на нефть не связан. Он начался в 1997 году, когда цены на нефть были низкими, был остановлен кризисом 1998, продолжился в 99-ом году, и тогда цены на нефть по историческим масштабам не были высокими. Период аномально высоких цен на нефть начался лишь с 2004 года. Экономический рост в России принципиально не отличается от роста в Украине или Польше. Другое дело, что российская экономика традиционно зависит от трудно прогнозируемой конъюнктуры нефтегазового рынка. Она влияет на платежный баланс, доходы бюджета. Мы извлекли уроки из истории краха Советского Союза, создали стабилизационный фонд, его наращиваем, накопили крупные золотовалютные резервы. СССР таких никогда не имел. Финансовое положение страны устойчиво.  

- С экономикой понятно. Но чего, на самом деле, домогается Кремль, проводя откровенно антиамериканскую, местами просто антизападную, кампанию?

- Кремль сказал правду. (Я избрал бы другую стилистику в объяснении этой правды. Но это не меняет сути дела). Кремль говорит, что установку ракет в Польше и радаров в Чехии трудно объяснить задачами защиты от иранской ядерной угрозы. Не знаю квалифицированного человека, который сумел бы мне объяснить, что это не так. А меня трудно заподозрить в антиамериканизме.  

- Что сегодня может заставить Владимира Путина  прислушаться к замечаниям его западных - вроде Ангелы Меркель - коллег о преследовании оппозиции, какой бы, по словам президента, «маргинализированной», она не была, и несколько поубавить обороты?

- Если эти замечания будут носить корректный, конфиденциальный характер. Публичные заявления Запада о том, как мы должны устраивать нашу жизнь, тому делу, которому я привержен – развитию демократического общества в России - сегодня не помогают.  

- Если у России реальные рычаги воспрепятствования вступлению Украины и Грузии в НАТО? Почему, на ваш взгляд, Россия так этого боится?

- Таких рычагов нет. Если украинский народ решит, что он хочет, чтобы страна вступила в НАТО, это произойдет. Пока по этому вопросу украинское общественное мнение не определилось. Если это случится, к сожалению, отношения между Россией и Украиной ухудшатся.

- Но Россия сама немало делает для того, чтобы они ухудшились. Например, заявляет устами Владимира Путина о скатывании Украины к сплошной тирании. Какие, на ваш взгляд, преследовались цели этим заявлением?  

- Думаю, внутреннеполитические. Украина для российских властей пример несовершенной, но функционирующей демократии. Это вызов нынешней политической элите. Ваши проблемы – важный аргумент во внутренней российской политике. Если вы хотите сделать что-то для дела российской демократии, попытайтесь навести у себя порядок, показать что народ с общей российской историей способен выстроить эффективную демократию. Это серьезно помогло бы тем, кто верит, что в России можно построить свободное общество.