Сергей Виноградов

На минувшей неделе в Москве решали, как страна будет чествовать великого писателя. Ровно через два года нос писателя Николая Гоголя будет торчать изо всех щелей медиапространства. Подобно тому, как в 1999-м некуда было деться от бакенбард Пушкина. Не исключено, что празднование 200-летия автора «Ревизора» по размаху превзойдет юбилей создателя «Евгения Онегина». Ведь за дело возьмутся сразу две страны: Гоголь, безусловно, русский классик, но украинского происхождения. Вскладчину, однако, помянуть классика вряд ли выйдет. Николай Васильевич в своем роде тот же Крым — спорная территория. В украинских школах его изучают среди зарубежных классиков, в российских — вывешивают русофильские высказывания на стену в кабинетах литературы.

Маховик грядущих торжеств уже запущен — указ о достойном праздновании Виктором Ющенко издан несколько месяцев назад, из Кремля тоже вышел подобный документ. Правда, юбилейной лихорадкой заражены немногие — пока в Москве пробивают создание первого музея писателя, на Украине бросили все силы на то, чтобы поменять на памятниках бронзовые буквы с «Н» на «М»: с Николая на Мыколу. Других средств на «Мыколу» пока не отпущено. Работы в связи с предстоящим юбилеем хватит на всех: Гоголяндия — места, где родился классик, — считается одной из беднейших земель страны. Жителей деревень, известных каждому школьнику, 16 лет кормят «юбилеем»: придет 200-летие — придет благоустройство и благосостояние. Для гостей, которые понаедут со всего мира, сами собой построятся водопровод и дороги, магазины и гостиницы. Ждут здесь помощи и от России, правда, пока дождались лишь нового собрания сочинений писателя, привезенного по случаю Черномырдиным в сорочинский музей. Наш корреспондент за два года до юбилея объехал окрестности Гоголяндии и встретился с людьми, для которых Николай Васильевич не просто любимый писатель или национальное достояние, а кормилец, единственное средство к существованию.

Местность, прославленная пером Николая Васильевича, имеет весьма приблизительные границы, потому как вовек не знала землемера. На юге условный полосатый столб следовало бы установить в Полтаве, на западе — в Миргороде. С востока пограничным служит сельцо с названием Диканька, северный же форпост Гоголяндии зовется Гадячом. Тем самым Гадячом, откуда происходит тот самый Степан Иванович Курочка, наговоривший рассказчику «Вечеров на хуторе…» историю Ивана Федоровича Шпоньки и его тетушки.

ПОЛТАВА.  ДЕНЬ ПЕРВЫЙ

Полтава, хотя и не испытывает недостатка в музеях, предстала промышленной и шумной. Которой, простите, не до Гоголя. Что ж, раз приехали, «дЫвитЭсь» на ржавенький позеленелый памятник классического НИК ВАСа, в полуприсяде перепеленатого плащом. Печальный взгляд сатирика устремлен на торгующий мобильной связью салон. Есть, правда, еще улица Гоголя, но если представить Полтаву человеческой ладонью, ни одна гадалка не посчитала бы эту улицу «линией жизни». Названная именем «росiйського письменника» стрит живет притоком полноводных улиц Ленина и Фрунзе. Местные авторы вроде Тараса Шевченко и Ивана Котляревского пребывают в куда большем фаворе. Что ни шаг — памятник или монумент. Из гоголевских же мемориальных досок простейшего вигвама не построишь. Зато коммерсанты пашут данную богом ниву куда бойчее. Что ни бутик модной обуви, то «Черевички», что ни водка, то с названием «Вечера на хуторе…». Купая ложку в борще двухэтажного ресторана «Диканька», понимал, что каждый ее нырок обходится мне в сумму, которой хватило бы скупить всю свеклу Полтавской области. Но, окруженный официантками в национальном и воссозданным антуражем староукраинского шинка с котелками и тарелками особых формы и вида, не роптал. Тот же владелец открыл ресторан-близнец под скромным названием «Гоголь» в соседнем Миргороде. Рисованный профиль сочинителя на баннере показывает, куда следовать потенциальному клиенту. На носу надпись — «20 метров».

Полтавский автовокзал запомнился невероятно путаным расписанием, травмоопасным для всякого черта. Ногу сломит. Первым же населенным персонажами Гоголя пунктом в глаза бросился…

… МИРГОРОД.  ДЕНЬ ВТОРОЙ

Домиков с огородами, навесами во дворе, вкопанных в землю столиков, на которые подают дыни, сорванные тут же в палисаднике, — короче всей гоголевской литературной декорации Миргорода не осталось в помине. Царящий в городе архитектурный соцреализм с прямыми, по линейке, улицами, плиточными пятиэтажками и сквериками с фонтанчиками вышел из «шинели» Сталина в 1952 году. По всей стране тогда шло грандиозное празднование 100-летия со дня смерти классика — каждый второй городок СССР обзавелся бюстом и сквером имени Гоголя. Места, связанные с его именем, возвели заново или облагородили — почти на всех так и значится: «Реставрация 1952 года». Для большинства мест она же и последняя.

Дух настоящего Гоголя улетучился, как дым от костра. Свиньи по улицам не ходят, судебных документов не едят (узнавал — за полтораста лет ни одного случая). На центральной площади не нашел легендарной лужи. Площадь с асфальтовыми кочками наводила на сравнение со старым уродливым шкафом, поставленным исключительно ради прикрытия дыры в стене. Лужа-старожил, должно быть, бурлит где-то в недрах и ищет выхода. Ее сестру я отыскал за городской администрацией. Пруд прудом, здесь даже две семьи лебедей поселились. Не то. Имиджу Миргорода с лужей не по пути. Советский стальной лозунг «Миру — мир» здесь не только не снесен и не отдан на съедение ржавчине, а в качестве тезки названию города выкрашен наново. Рядом стенд с фотографиями тех, кем гордится народ. Пробежав взглядом по фамилиям, натыкаюсь на передовиков Лень, Хмель и Шапочка, самим своим существованием опровергающих теорию, что фамилии своим персонажам, разным Коробочкам и Пухивочкам, классик брал из головы. Шапочкой оказался хмурый электрик с волевым лицом.

Обошел город часа за два, автобус только вечером. Топил грусть в борще «Гоголь» с мясным ассорти «Солоха» вприкуску.

СОРОЧИНЦЫ.  ДЕНЬ ТРЕТИЙ

Случается иногда так, что берешь билет в одно место, а попадаешь совсем в другое. При этом сел ты в тот автобус, который нужно, остановку не проспал, к тому же трезв как стеклышко. Разузнав, что родовая усадьба Гоголей-Яновских, ранее носившая название Васильевки, переименована коммунарами в Гоголево, благословился на длинную дорогу. Сначала глазами по уже уколотому расписанию, а потом в маршрутке актуального оранжевого цвета. Три часа спустя «приземлившись» на место, огляделся и, обнадеженный бюстом искомого малоросса, направился искать дорогу к музею. О чем поинтересовался у проходящей мимо женщины с ведрами в руках. От нее я узнал три вещи: что слезы могут появляться на вторую секунду смеха, что можно вытирать их ладонью с десятилитровым ведром в руке и что заехал я не в то Гоголево: «Попуталы трошки. Тута Багачский район, а вам в Шишакьский треба». «Тезки» отстоят друг от друга на полсотни километров, а единственный транспорт «не того» Гоголева мелькает апельсиновым задом на горизонте. Ближайшим населенным пунктом были названы Великие Сорочинцы, попасть в которые я планировал днем позже. На родине сорочинской ярмарки будущий пророк отечества появился на свет. Все это здорово, но до колыбели автора «Шинели» 18 километров, а количество транспорта, читай — лошадиных голов, в округе по сравнению с XIX веком уменьшилось в разы. Зато окрестности по шкале живописности имеют высший балл — подсолнуховые поля покуда хватает глаз. На пятом километре от семечек уже воротило. Но тут, на счастье, судьбой был послан эдакий «бьюик» украинской сборки. «Сидайтэ», — бросает водитель. От долгой и, видимо, постоянной езды натер себе мой спаситель рулем на животе черную «улыбку». Его работа возить мешки с цементом из точки А в точку… «Га?» — переспрашивает он в мобильник невидимого заказчика. Не жалеющего живота своего трудягу я одарил за проезд 30 гривнами (немногим меньше 200 рублей — по словам водителя, сумма равна его дневному заработку). Живот лыбился и гримасничал натертой полосой.

«Я ПРИШЕЛ ДАТЬ ВАМ ВОДУ»

Огромный поселок с площадью для ярмарки на окраине. Традиционное событие случается раз в год в августе. До следующего лета сорочинцы убирают загаженную площадь после этого национального торжества. Музей Николая Гоголя построен на месте дома доктора Трохимовского, к помощи которого Мария Ивановна Гоголь, потерявшая двух младенцев, прибегла, не желая делать гробовщику третий заказ. Молилась она о ребенке в диканьской церкви, а крестили Никошу (семейное прозвище) в Сорочинцах. Ныне храм этот отделан и снова действует.

В музее мне первым делом предложили коробку музейной обуви ручного ткачества и украинского орнамента такой величины, что в ином тапке можно сплавляться по тамошней речке Псел. Мемориальных вещей здесь немало: судя по жилетке и шляпе, переданным полтавскими родственниками семьи, Гоголь был карликом с большой головой. Имеются в поселке и живые Гоголи, целая семья. Но никакого отношения к писателю они не имеют, а посему навещать их мне не посоветовали. Если, конечно, не хочу добавить к познаниям об увиденной в «Диканьке» кухонной утвари сведения о настоящем украинском ухвате. Потому что сорочинские Гоголи в потомки не лезут и устали от расспросов туристов. Зато кандидаты в Гоголи время от времени появляются в музее и представляются… внуками, правнуками и разными внучатыми деверями шурина Николая Васильевича. Предание хранит случай со старушкой, объявившей себя внучкой САМОГО. Причем похожа на него, рассказывают, как две капли воды. В доказательство чего предъявляла фото бабушки, соблазненной коварным искусителем в плаще и с усиками.

К 2009 году ожидают особой активизации лжепотомков. На грядущий через два года юбилей в Сорочинцах большие надежды. Запланировано, к примеру, в ожидании приезда больших людей пустить новую электростанцию и соорудить водопровод. Вода в поселке — главная проблема. Виктор Ющенко в музее тоже бывал дважды, но, как говорят здесь шепотом, особого интереса не проявил. Пробежал по экспозиции, зевая, настояв на сокращенной экскурсии. Вот километрах в 50 отсюда располагается музей гончарного искусства. Там, рассказывают, появляется регулярно.

Вопреки равнодушию лидера по всей стране поднимается движение мечтающих вернуть Гоголя домой. То есть объявить национальным достоянием, потребовать у России рукописи и вещи, изучать в цикле родной, а не мировой литературы. Музейщики в этом движении — войсковые трубачи перед битвой. «Он ведь почему на российском языке писал — потому что удобнее так для издателей. Была бы его воля! А типографии в Украине более развиты…» — вздыхает экскурсовод Людмила. Робко интересуюсь, а как, мол, к перезахоронению относитесь? «Кто ж нам его отдаст теперь? — откликается сорочинка. — Хотя он всегда хотел быть похороненным возле родителей, в Васильевке». Похоже, два квадратных метра Новодевичьего кладбища в скорости могут стать новой спорной территорией между двумя странами.

НА ХУТОРЕ БЛИЗ ШИШАКОВ.  ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ

Бывшая крохотная родовая деревушка Гоголей теперь тоже поселок. Вокруг старинной усадьбы — строения колхоза. Экс-Васильевка ныне ходит в богатых: работает здесь крупная агрофирма, а потому объявление на автобусной остановке о приеме на работу в банк охранника с зарплатой в 1000 гривен, которое в других деревнях оторвали бы вместе со столбом, здесь имеет все права пожелтеть, не растеряв ни одного «перышка» с номерами.

Половина населения работает в агрофирме, вторая половина в музее. Угодьев — 30 гектаров (парк, пруд, роща), а денег вот нет. Сигнализацию в музей установить не на что. Вот и встречает меня в девять утра изветшавший барский дом стуком кирпича о железо — дворничиха открывает ставни, выбивает ржавую щеколду. «На каком языке хотите экскурсию слушать?» — по-русски спрашивает меня на входе женщина с указкой. Так, мол, и так, говорю, фром раша виз лав. «Я только на мове, русскоязычного к обеду привезут. Хотите?» — лаская мой слух московским выговором, вещает гид. Что ж, говорю, давайте на мове. Предупредила сразу: вещей, которых держал в руках Гоголь, в музее нет. Только похожие, той же первой половины позапрошлого века. Не позволяют условия хранения и отсутствие сигнализации. «Работает у нас сторож, да чего он, спит всю ночь, и все, воруй, кто хочет», — произносит Светлана (так она мне отрекомендовалась). И лукавит — имеются на балансе гоголевского заповедника предметы, за просып которых сторожу не поздоровится. Одна прядь волос Николая Васильевича чего стоит. Лекция продолжается на украинском. Из «будинка» переходим по двору во «флiгель», где писатель любил останавливаться, приезжая к матери. Здесь в отличие от большого дома пусто, а также прохладно и тихо. «Уф, ну можно и на русский перейти, — радостно сообщает Светлана. — Здесь нет никого, вы только меня не выдайте. Нам запрещено по-русски, мова — державный язык музея. Могут оштрафовать, премии лишить». На русском с посетителями разрешено разговаривать единственному престарелому гиду, да и то за былые заслуги. Рассказывает, как с иностранцами работают. Экскурсия похожа на бег с препятствиями: с языка Шевченко на язык Пушкина, а уже с языка Пушкина на язык Шекспира. Переводчик один, да и тот в украинском не силен.

Из флигеля движемся к могилам родителей Гоголя, рядом с оградкой копают еще одну яму. «Кого сюда?» — спрашиваю. «Э, нет, — отвечает мой гид. — Церковь деревенскую будут восстанавливать, в рамках подготовки к 200-летию Николая Васильевича. Старый фундамент ищут. Деньги выделяет Киев».

У музейного входа греется на солнышке весь «домашний» штат. «Сами-то чего от юбилея ждете?» — задаю я вопрос на прощание. «Финансирование обещают увеличить, зарплату поднять», — за всех отвечает Светлана.